кто-то точит зуб на Лику. Яна, помнится, бродила в кулисах как раз с нашей стороны. Неужели она?
Но могла ли Яна сделать так, что Ликина юбка зацепится? Никоим образом. Сделать что-то с юбкой мог только тот, кто находился рядом с ней на сцене. То есть Воланж и…я. Идиотизм! Ни я ни Воланж… как там ее зовут, Вера, кажется, этого не делали.
Я незаметно осматриваю пол там, где сидела Лика. Там маленький гвоздик вылез из доски и загнулся, когда кто-то на него наступил. Вот за этот гвоздик, как за крючок, зацепилась ликина юбка. Это безумие. Никто не смог бы это подстроить. Это случайность. И ширма. И призрак. Это цепь случайностей, не более того.
Но это еще страшнее. Человеческие козни раскрыть сложно, но можно. А козни судьбы не просчитаешь наперед.
“— А вот бабушка твоя считала по-другому. — возразил мне мой закадычный недруг.
“— Моя бабушка была настоящей гадалкой. А я…”
“ — Да ты бы хоть попробовала… Таро — не самое сильное твое место, но ты кое-что видишь. Может попытаешься понять хотя бы, каким местом ты это видишь?”
“— Я бы тебе сказала… если бы сама знала. А пока я вижу одно — вчера я почуяла опасность для Лики, а сегодня ее чуть не прибило ширмой.”
“— Опасность для Лики, говоришь? А пострадал Давид. И на сцене была не только Лика…
“— Ну да. Еще Воланж. И я… Ты на что намекаешь?
“ Ни на что. Я всего лишь твой внутренний голос и знаю не больше тебя.
“— Ну и помалкивай тогда!”
Я поднялась с пуфика. Здесь больше нечего высиживать.
Подобрав длинную юбку как можно выше, я спускаюсь со сцены по крутой лестничке с частыми ступеньками, на которые невозможно уверенно поставить ногу, такие они узкие. Не хватало еще одного происшествия!
— Позвольте вам помочь.
Борис Павлович. Я оперлась на его руку и благополучно спустилась со сцены.
— Тина, мы можем сейчас с вами поговорить? Или вам нужно время, чтобы прийти в себя? — спросил он, продолжая держать меня за локоть.
— Нет. Я… в себе.
— Тогда пойдемте ко мне в кабинет. — он кивнул на дверь в стене зала рядом со сценой.
Я пожала плечами, послушно пошла следом. На меня навалилось безразличие к происходящему.
Каргопольский открыл дверь и пропустил меня вперед. Я вошла в крохотное помещение без окон, заставленное старинной мебелью. Письменный стол, два кресла, диван в углу, библиотека во всю стену.
— Располагайтесь, как вам удобно. Воды?
Я помотала головой и рухнула на диван. Борис Павлович пододвинул ближе к дивану посетительское кресло и устроился напротив меня.
— Сильно испугались?
— Я в порядке. — повторила я как заклинание.
— Вы смелая девушка. Некоторое время он пристально смотрел на меня поверх пальцев, сложенных домиком. Я ждала.
— Тина, прошу вас, скажите честно. Вы что-то видели?
Я пожала плечами.
— О чем вы?
— О вашем лице. На нем был написан ужас.
— Конечно. Я очень испугалась за Лику.
— Вы испугались раньше. Я внимательно наблюдал за вами. Шла ваша сцена. Чего вы испугались?
Я молчала, глядя в стену и прикусив губу.
— Вы что-то увидели, но не хотите говорить. Вы боитесь, что вас сочтут сумасшедшей.
Я быстро взглянула на него. Его лицо было серьезно. И более того, мне показалось, он ищет у меня ответа на вопрос, который долго мучает его.
— Я… я не уверена.
— Тина. Не мне вам объяснять, что театр — необыкновенное место. Мистическое. Его пространство наполнено не только придуманными и показными чувствами, но и вполне реальными драмами и… трагедиями. Ни одно событие, ни одна эмоция здесь не исчезает бесследно. Оно остается здесь, кристаллизуется. Время не властно над этими следами. Оно только взращивает их и усиливает… Неудивительно, что сверхчувствительные люди, вроде вас, видят что-то, что недоступно простым смертным. Я сам из числа таких… сверхчувствительных людей.
— Вы… что-то видите? —
Каргопольский печально покачал головой.
— Если бы я только мог… Бог не наградил меня такими способностями.
Но я чувствую. Эта усадьба — мое родовое гнездо. И сам я часть его.
Я приложил немало усилий, чтобы умиротворить нечто, живущее в “Вороньем приюте”. И я ни в коем случае не сочту вас сумасшедшей. Вы можете сказать мне все.
Он наклонился ближе ко мне и, глядя мне в глаза, тихо спросил:
— Вы видели… женщину?
Чуть помедлив, я кивнула.
Каргопольский с видимым облегчением снова откинулся на спинку кресла.
Напряженные морщины у него на лбу разгладились, глаза заблестели.
— Вы сказали — “нечто, живущее здесь”… Вы верите в призрак Марфы Сапожниковой?
Каргопольский молча смотрел на меня.
— Так что же получается? Ее действительно замуровали… ее кости лежат сейчас где-то рядом с нами…
— Ее останков не нашли в ходе восстановительных работ. Но, должен признаться, я не ставил себе такой цели.
— Но… при нашей последней встрече вы говорили, что все это слухи, что бояться нечего… Получается, вы мне соврали?
— А что еще я мог говорить? Ведь ее никто не видел. А слухи… детские страшилки… Их никто не воспринимает всерьез.
— Но вы сами только что признались, что чувствуете “нечто”! Значит… значит вы знали, что здесь творится какая-то чертовщина и не сказали мне!
Я вскочила с дивана.
— Так не честно, Борис Павлович!
— Тина, не сердитесь. Сядьте.
Я села, сердито насупилась.
— Я никак не мог знать о ваших способностях. Я не догадывался о них до сегодняшнего происшествия. Все, что я о вас знал — вы великолепная актриса, эмпат, интуитив и, простите, бога ради, очень… средняя гадалка.
Строго говоря, вы вообще не гадалка. Вы читаете людей, а не карты. Вы улавливаете эмоции. Я не спроста заговорил о них в начале нашей беседы.
Они не исчезают, они проникают в древние стены, в землю… я не знаю, куда. Я не наделен вашими способностями. А вы… похоже, вы читаете не только живых.
Это было похоже на правду. Я сама не догадывалась о своих способностях.
Я и сейчас в них почти не верю.
— Допустим. Вы сейчас сильно преувеличиваете, но допустим. И что дальше?
— Если вдруг вы сможете понять, что мы можем сделать для этой женщины — это будет прекрасно. Мы имеем долги перед мертвыми. Если это Марфа, и если она была убита моим предком… Вы понимаете, что это в первую очередь моя ответственность.
— Но что же я могу сделать?
— Если вдруг… вы сможете понять, чего она хочет? Может она подаст какой-то знак…
— Мне показалось… показалось… Она
