прошептала я. — Хорошо. Я согласна.
— Вот и умница. Вставай-ка… — он помог мне встать, точнее поднял меня, как тряпичную куклу на ватных ногах.
— Наталья Павловна, возьмите. — он протянул ей шприц, — постойте пока рядом.
Ассистентка застыла, как часовой, держа шприц наготове.
— Присядь, Тина… Сейчас уберу коробку.
Я опередила его на долю секунды. Он не ждал от меня такой прыти, я заставила его думать, что страх парализовал меня до бесчувствия. Я схватила коробку и со всей силы врезала ему по лбу. Вадим упал, схватился за лицо. Я разбила ему очки — на то был и расчет. Другой удар коробкой получила Наталья Павловна — все-таки пожилая женщина, сноровка уже не та. Она даже не успела прицелиться иглой, как упала рядом с Вадимом. А я скакнула в угол и рванула небольшую дверь в стене, которую успела заприметить. Если она закрыта — мне конец. Она открыта! Стальная, тяжеленная…
Я грохнула дверью так, что вздрогнул флигель. Заперла вертушку на два оборота. Включила фонарик и вскрикнула от страха. В небольшой комнате стояло инвалидное кресло. А в Кресле сидел Борис Павлович. Он был пристегнут широкими ремнями, голова свесилась на грудь. Я дотронулась до руки — теплая. Спит. Его чем-то обкололи эти психи!
Я осветила фонариком комнатушку. Кирпичная кладка. Я в ловушке. за дверью между тем было слышно шевеление и стоны. Я прислушалась.
— Наталья павловна, ключи…
— Глаза целы, Вадим?
— Нормально все, дайте ключи!
— Они там, в ящике… встать не могу… Колено!
Все кончено. Они сейчас откроют дверь и…
В глубине комнаты вспыхнула светлая точка. Я протерла глаза. Точка увеличилась в размере и переместилась немного ко мне. Это бабочка! Откуда бы ей здесь взяться? И почему она светится? Разве бывают такие большие, белые, светящиеся бабочки, которые могут пролететь сквозь каменную стену? Подожди, не улетай… Я шла за бабочкой.
Комната как-то внезапно кончилась. Я не понимала, где нахожусь, кругом меня была темнота, и только сияющее пятнышко в нескольких шагах от меня указывало мне дорогу. Я не могу сказать, сколько я прошла, прежде чем споткнуться в темноте и падая, ухватиться за холодные ступеньки невидимой лестницы. Бабочка исчезла. Я полезла наверх. Каменные ступеньки сменились деревянными и я услышала музыку, крики и топот множества ног где-то над головой. Задрав голову, я увидела тонкие полосы света, казалось он пробивается сквозь дощатый пол. Голова моя уперлась во что-то твердое, я пошарила руками и обнаружила люк.
Какое счастье! Люди! Куда же я попала? Это подвал под театром? А на сцене — репетиция? С ума они там посходили, в театре траур! Я поднажала и откинула деревянную крышку люка.
В глаза мне ударил свет. Не такой яркий, как бывает на сцене. Несколько огромных люстр со свечами висели надо мной. На голову мне капнуло что-то горячее. Люди в костюмах танцевали вокруг моей головы, торчащей из люка. Я спряталась на всякий случай, и тут же высунулась снова, но совсем чуть-чуть, чтобы не получить ногой по лбу. Покрутила головой. Что-там за кулисами? А за кулисами стоит какая-то тетка в сарафане а-ля рюсс, делает мне страшные глаза и машет руками. Что за ерунда! Почему я должна тут сидеть? У меня, между прочим, два психа на хвосте. мне в полицию надо!
Я подтянулась на руках и выкарабкалась на сцену. Артисты растерялись, задвигались кто в лес, кто по дрова. Из зала раздался оглушительный хохот. Я повернулась в зал и чуть не свалилась в люк от неожиданности. В зале сидели граждане в белых париках, мундирах, дамы сверкали бриллиантами и глубокими декольте.
Пока я соображала, что бы это все значило, чья-то крепкая рука схватила меня за шиворот и потащила за кулисы. Публика захохотала громче.
— Вы что! Вы кто? Что вы…
— Совсем сдурела? На конюшню захотела? Благодари бога, что господам понравилось.
Я вывернулась, встряхнулась. Передо мной стояла та самая тетка, что подавала мне знаки.
— Позвоните в полицию! — зашептала я, решив не обращать внимания на хамство, — Там Бориса Палыча в подвале к креслу привязали! Доктор и Наталья Павловна… Они его убьют!
— Типун тебе на язык! — Тетка перекрестилась, — Чего мелешь, полоумная? Барин в зале сидит!
— Какой еще барин? — растерялась я.
— Борис Палыч, вот какой. Угорела ты, что ль? А вот всыпет тебе барин хорошенько, так сразу вспомнишь какой!
— Подождите, подождите… В зале?
— А где ему по-твоему быть? На мельнице?
Тетка, обрадовавшись своей шутке, заколыхала круглым животом.
— Глянь, вон, в дырочку. Вон-он он сидит. Не сердитый, вроде.
Она уступила мне место возле прорехи в занавесе и я, приглядевшись к странной публике, увидела в первом ряду… Бориса Павловича Каргопольского. В пудреном парике и роскошном камзоле.
— Это что? Это как? Вы меня разыграли? А Лика? Она жива?
— Что еще за Лика? Не знаю таких. Сама-то чьих будешь? Не знаю тебя… Чья девка?
— Слушайте, хватит уже! — вскипела я.
— Ладно, ладно… Не хошь, не говори. Раз такая гордая. Тебя звать-то как? — Тина.
— Чего еще за прозванье такое?
Я возвела глаза к потолку.
— Кристина. Кристина Блаженная.
— Ах, вона че… Блаженная. То-то я гляжу… А ты значит… Христина значит… из немок? Аль из полячек? Никифор! — прошипела она куда-то вглубь кулис.
Словно из ниоткуда возник рыжий мужчина с растрепанной бородой, облаченный в грязнющую холщовую рубаху и такие же портки с обтрепанными штанинами. Мужчина был бос, а ноги его были черны от грязи.
— Чего тебе?
— Тут девка какая-то дикая бродит, на сцену лезет. Она из полячек. С господами приехала. Заблудилась. Сведи в кухню покамест.
— Что еще за девка?
— Пес ее знает. Говорит, Христиной зовут. Из полячек.
она наклонилась к Никифору, и чуть понизив голос, добавила.
— Гляди, чтоб кто не обидел. Блаженная она. Таких грех обижать.
Конец первой книги. Продолжение следует…
