его только в полнолуние. Я перестала рассказывать о нем маме, не хотелось, чтобы на меня смотрели странно-сочувственно. Он не делал ничего неприятного и даже не приближался, хотя я знала, что он за мной наблюдает. Головы-то нет, а он наблюдает!
Она опять засмеялась, закинув свою голову назад. Коньяк сделал свое дело, и мне было практически все равно. Аннет тоже притихла, устремив взгляд в окно.
Между тем на небе образовалась луна, и стало понятно, что облачность рассеялась и под нами, в не слишком большом отдалении, плещется море, белые барашки светились в призрачном свете. Но на нашем пути до Берлина не должно быть никакого моря! Куда же нас отнесло за это время?! Я поднялся с кресла, Аннет осталась к этому безразлична, и направился к рубке. Не могу сказать, что меня порадовала картина, которая мне обрисовалась – на полу стояли пустые бутылки, пара офицеров безмятежно спала, лишь капитан в каком-то сомнамбулическом состоянии, возможно, от зловещих миазмов полнолуния, всматривался в горизонт, держа руку на штурвале.
– Где мы? – поинтересовался я у кормчего, который ничем не управлял, но с очень уверенным видом.
– Черту одному известно, – буркнул он, – если верить компасу, то летим через пролив Ла-Манш, никакой другой воды по направлению нет, а скорость наша нам неизвестна.
– Мы летим в Англию?
– Похоже, что так, сэр, а Вы не рады?
Тут он разразился вполне пиратским смехом, словно летели мы не в оплот белой цивилизации, а куда-то на Тортугу.
Когда я спустился в салон, Луна уже стала бледнеть, уступая подсвечивать мертвый свинец моря светлеющему востоку. Пассажиры, включая Аннет, предавались разной степени спокойствия сну. Поверхность воды заметно приблизилась, мы явно теряли высоту, скорее всего в борьбе со стихией одна из камер с газом оказалось повреждена. Некоторое время на обдумывание ситуации было. Намерение потока судьбы забросить меня в Англию было столь очевидно-неумолимым, что за себя даже как-то не беспокоился, скорее, было важно понять практические детали. Судьба же остальных участников путешествия выглядела более чем туманной, я не смог вспомнить ни одного успешного аварийного приводнения дирижабля.
– Аннет, проснитесь.
Она открыла глаза.
– Я не сплю.
– У Вас есть какая-то одежда помимо того, что на вас?
– Да, но не уверена, что она подойдет для этой поездки.
– Тем не менее, что?
– Костюм Арлекина. Я собиралась участвовать в маскараде, какое это имеет значение?
– Переоденьтесь!
– ?
– Посмотрите в окно – мы падаем, полчаса максимум, в этом платье шансов у Вас нет.
Видимо, картинка из окна была убедительна. Со смирением, на которое я не готов был рассчитывать, Аннет взяла свой чемодан в углу и направилась в уборную. Я прошелся по салону, стараясь по возможности не привлекать лишнего внимания, и проверил пассажирскую дверь, она оказалась заперта, открывать ее в нынешней ситуация я бы в любом случае не решился – слишком шумно бы ворвался воздух внутрь. А вот грузовая дверь за углом поддалась со зловещим шипением. По крайней мере, стало понятно, как отсюда вбираться, если такая возможность представится вообще. Салон между тем наполнился движением: суетными перемещениями без цели отметились и пассажиры, и команда, поэтому появление Аннет в клоунском костюме никакого особого внимания не вызвало.
Аппарат сильно опустил нос, вода, покрытая белыми кочками, стала нестись уже совсем близко, винты выли в отчаянии, кто-начал кричать, кто-то надрывно молиться, конструкция скрипела уже в предсмертном хрипе, еще немного… В иллюминатор стало видно землю, совсем недалеко, меньше мили, но… не успеть…
– Вперед, – я схватил ее за руку.
– Перестань, – сказала совсем безразлично, рука мраморно-холодная.
– Вперед, – повторил я и силой потащил ее к выходу.
Дверь открылась рывком, с грохотом, холодный морской воздух рванулся внутрь, вода совсем рядом, в сотне метров уже бьются волны о берег, там – старинный маяк, это явно знак для меня, почти касаемся, удар, брызги накрывают нас, отскок, снова снижение.
– Прыгаем!
Рывком выдергиваю из ее застывших пальцев поручень, секунда падения в бездну, вода, легкие сжимаются, глаза не видят, не отпускаю ее руку, поверхность, снова удар, волна, холод, работать руками, пена вокруг, сердце вылетит, камень, покрытый мхом, удар, колено, локти, держаться, держать руку, вытащить, еще на волне, вкус крови и соли во рту, еще, ползти, тянуть, дальше от волн, взгляд в небо…
Дирижабль устремился вверх, видимо влекомый воздушным потоком над берегом, задрал нос, моторы напрягли последние силы, что-то не выдержало, механическое сердце цепеллина скрючило спазмом, какая-то искра рядом с винтом, потом тонкой синей нитью артерии пошел огонек вытекающего газа, чуть сильнее, гиганту нечем дышать, объятие поражения все шире, лопаются сосуды, близка агония, нет помощи, пламя накрывает черно-металлическую поверхность, взрыв…
Мы досматриваем замедленную киносъемку трагедии, потом приходит звук взрыва, шум волн, сильный запах йода, кровоточащие колени и локти, хорошо, что не голова, до хижины рядом с маяком не очень далеко, путь по мокрым камням… Надежда на помощь не оправдывается – дверь открыта, но помещение пусто и, похоже, давно, но тут есть камин, поленница с дровами и, слава Богу, сухие спички. Дрова, без желания сначала, наполнив комнату удушливым дымом, все-таки разгораются, уровень адреналина в крови падает, уступая место навалившейся усталости, мы живы.
– Это ужасно, – произносит она, вываливаясь, наконец, из ступора, – и спасибо тебе. Просто обнимаю ее (Арлекин мокрый и холодный, нужно поискать что-то из вещей), отвечать кажется излишним.
VII
В помещении, несмотря на щели в дверях, становилось понемногу теплее, разгоревшийся камин освещал темно-грязные стены с потеками, полки были заставлены разнокалиберной глиняной посудой вперемежку с книгами и банками, видимо из-под круп и колониальных товаров. Отсутствие женской руки в доме было очевидно, вероятно смотрителю маяка непросто найти себе спутницу жизни. Тряпье, бывшее когда-то одеждой, и обнаруженное мной в полусгнившем шкафу, я не рискнул примерить даже на себя, не то, что предложить даме, к счастью, нашлась пара еще вполне пристойных одеял. Стеснительность в нашей ситуации казалась каким-то бессмысленным ханжеством, и мы закутались в одеяла, повесив сушиться наше промокшее белье к очагу, практически не отворачиваясь. Продуктов в доме не оказалось, если не считать заплесневелую пачку галет и вздувшуюся ботулизмом банку консервов, на нашу удачу обнаружилось несколько золотистых бутылок семилетнего кубинского рома, смотритель, видимо, был все-таки немного пиратом.
За бортом началась гроза, стало совсем темно, похоже, шторм добрался и до этого берега, так что идея сходить на разведку получила дополнительный повод не быть реализованной, каких-то рюмок или бокалов я не обнаружил, поэтому распечатанную бутылку я, убедившись, что
