этим решительно ничего было нельзя…
Как ни странно, речь не вызвала ни вполне ожидаемую в этой ситуации панику, ни реакцию тупого безразличия к своей судьбе стада, ведомого с неизбежностью на убой, а некую фаталистическую веселость – в баре даже хлопнула бутылка шампанского, капитан, похоже, знал свое дело. К тому же болтанка как-то внезапно стихла, молнии и гром ушли в сторону, мы просто неслись в ночном пространстве под звуки ветра в снастях. Вскоре к нему добавился звук запущенных моторов, как нам пояснили, для регулировки курса, но отнюдь не для смены направления, бороться со стихией человеческая техника была не способна.
Часть пассажиров, утомленная борьбой с собственными мыслями и эмоциями, то ли застыла, то ли и правда заснула в своих креслах, которые уже не раскачивались наподобие гамаков, в которых спят матросы, остальные продолжили пить приносимые напитки и даже с удовольствием набросились на вполне приличный ужин с паштетами и сырами. Время от времени нас информировали о ситуации с земли – телеграф удалось довольно быстро привести в рабочее состояние: мощный ураган со Средиземного моря сошелся с потоком холодного воздуха с Балтики, и это роковое стечение обстоятельств образовало сильнейшую кумулятивную струю, вырвавшую нас из спокойного атмосферного процесса, на который мы рассчитывали, планируя наше комфортабельное путешествие, наш маршрут отслеживается, нас не бросят, на борту достаточно воды и продовольствия, наш корпус рассчитан на существенно большие нагрузки, ну и все такое…
– Вы не могли бы принести мне немного коньяка, я слишком слаба, – это приподнялась с дивана дама в белом.
Коньяк могли принести и стюарды, но ей, явно, хотелось поддержки человека, которого она хоть сколь-нибудь знала.
– Да, безусловно, как Вы себя ощущаете?
– В Вашем обществе намного лучше.
Это было несколько чересчур, но я списал это на нервное перенапряжение.
Мы коснулись бокалами, легкий звон, мягкий сказочный отблеск на кромке подкрашенного напитком неяркого света фонаря создали на секунду почти рождественскую обстановку.
– Я – Аннет.
Она протянула руку в перчатке.
– Я… Влад.
В конце концов это имя не хуже какого-нибудь Самуэля, а кто я на САМОМ деле, я уж и сам не был бы категоричен в ответе. Я взял ее за кончики пальцев и тактично прикоснулся губами к костяшкам, перчатка пахла духами довольно резко, слегка диссонируя с утонченным образом, словно она принадлежала иной особе.
– Как думаете, Влад, когда мы разобьемся? Не то, чтобы я боялась смерти, но люблю определенность. Многие боятся смерти вообще, а точной даты – тем более, мои подруги ходят к хиромантам, скорее, чтобы им дали что-то невнятно-туманное, чем конкретику, хотя, что может быть прекраснее точного понимания своего часа, пусть, даже он будет ужасен. Можно успеть сделать что-то важное, я уж не говорю, просто оформить свои дела, дабы не оставлять поводов родственникам втягиваться в тяжбы и тратить половину наследства на адвокатов после твоей смерти. Хотя, конечно, если момент смерти столь уж решительно предопределен, то предопределены и последние шаги, мутно все… – как-то свернула вдохновение она.
– Ну, положим, я не уверен, что мы разобьемся, посудина наша – одна из самых современных, и способна облететь Европу, если хватит терпения пассажиров. Ураган в конце концов кончится, мы же не в тропиках, а сесть мы можем на любой кусок суши, взлетная полоса нам не нужна. Что же касается мыслей о знании своего конца… Пожалуй, как человек практический, соглашусь с вами, но мне приходилось наблюдать в Пекине забавный, так сказать, ритуал – местные каллиграфы тренировались в написании иероглифов водой по земле. Творение уже начинало исчезать под жарким солнцем, когда ставилась последняя черта. Им наш спор был бы непонятен, ибо для них смерть – что-то столь же нечеткое, как и испаряющиеся знаки на земле, впрочем, как и жизнь.
– Прекрасно излагаете, – я кивнул благодарно, – однако, если б жить нам осталось не более часа, как бы вы провели это время?
Я честно задумался: оформлять свои финансы, за отсутствием оных, нужды не было, родственников близких я был лишен, послать телеграмму друзьям? Ну, может быть, увидеть Ольгу? Да, безусловно, но дело даже не только в ней, зашитая в десять сундуков и спрятанная то ли в моем сердце, то ли в голове тайна, лишавшая меня покоя и сна последние годы, – вот что я хотел бы узнать напоследок. Но, как сказать это человеку, которого я знаю (?) несколько часов?
– Вы задали сложный вопрос. Я не буду уклоняться, но дайте мне время подумать, кажется, оно у нас еще есть.
Корабль шел уверенно, без качки, по курсу, проложенному, впрочем, не его капитаном.
– А позвольте задать тот же вопрос Вам?
– А я бы выпила еще и занялась любовью с тобой… Или с капитаном, или даже со всей командой!
Она расхохоталась громко и бесцеремонно, так, что на нас обернулись.
– Не знаю, принеси мне еще коньяку.
Мы выпили еще, беседа сошла с пограничной кромки, были обсуждены атмосферные явления, к моему удивлению Аннет разбиралась в процессах образования гроз и даже в тропических переносах воздушных масс, к нашему же путешествию в страну Оз она относилась, как к забавному приключению.
– Я громко кричала, да?
Это было произнесено в середине обсуждения появления пустыни в Сахаре.
– Да, я помню, не подумайте, это не из-за аварии, я, просто, увидела, его…
Похоже, нервный срыв все-таки имел место.
– Понимаешь, когда погас свет и исчезли звуки, вспыхнула молния, и я увидела его там, за окном, он летел на своем бледном коне, и плащ развевался у него за спиной.
Явные признаки нервного расстройства, однако, мне ли с моими видениями судить об этом?
– Не допускаете, что это Вам просто померещилось? Отблеск молнии на облаке, еще какой-то оптический эффект?
– Не считай меня сумасшедшей, ладно?
Голос стал агрессивным, на нас опять оглянулись.
– Я видела его с детства, с тех пор как прочитала Купера. Мы жили с родителями на ферме. Комната моя была на первом этаже, окна выходили на пастбище. И однажды ночью при яркой луне я увидела его. Его бледный конь шел в лунном свете по траве, на которой уже лежала роса, ну, знаешь, как жидкое серебро. Он шел, а трава под ним не мялась… Мне стало страшно, я залезла под одеяло, наутро рассказала все маме, меня пожалели (привиделось такое), похвалили (какая храбрая Аннет), поругали (не читай большей эту американскую дрянь) и забыли. А он стал приходить каждую ночь. Ну, то есть, это я знала, что он приходит, а видно
