покрывая собой все тротуары, находившиеся по периметру самих базаров.
В наших микрорайонах тоже есть свой базар, тот что по проспекту «Правды» (тогда название проспекта звучало менее актуально), и он разрастался елочными лавками с елочными игрушками и сладостями. В центре базара был мясной павильон, который делился на два отдела и с двумя входами с двух сторон.
Над одним входом висела вывеска «Мясо», над вторым — «Свинина», и такая картина кричала о колорите многонациональной моей Родины.
За особым продуктом гоняли на трамвае на центральный рынок под названием «Зелененый базар», рядом с которым находилась кондитерская фабрика. Она распространяла запахи жареных орехов и шоколада за две трамвайные остановки до Зеленного базара.
Горожане носились в поисках «дифсыта» и всевозможных вкусностей. Холодильники переходили в режим «не трогай, это на новый год», но что-нибудь стибрить из него доставляло массу удовольствия.
Моя мама в то время работала завучем-организатором в одной из Алма-Атинских школ, и организация проведения елок с подарками для детей были в ее зоне ответственности. Что предоставляло мне определенную возможность, пользуясь положением, получить небольшой откат в виде сладостей.
В школы в то время завозили конфеты в картонных коробках и в самых дальних кабинетах фасовали в кульки для всех классов.
Вечерами у мамы шли телефонные сверки с кем-нибудь из членов родительского комитета:
— Нет, «Мишку на севере» не привезли, — говорила мама в трубку, — «Белочка» — сорок килограмм — есть, «Маска» — сорок — есть; «Красной шапочки» — мало, всего тридцать, доберите еще десять. Карамели достаточно, апельсины заказали, привезут к числу двадцать пятому.
В такой декабрьский вечер 1991 года я валялся перед телевизором, под жестковатым, но теплым одеялом и краем уха слушал мамины разговоры, которые уже не вызывали слюноотделение, так как я был на тот момент человеком взрослым.
Мама положила трубку, вошла в мою комнату и тоном, не терпящим возражения, заявила:
— Собирайся, на выходные надо будет в Москву слетать.
— Ма, зачем?! Че я там не видел?!
— Надо привезти две коробки «Сникерса» и «Марса».
В те годы батончики данного бренда еще не завели в Алма-Ату, но уже доходили отголоски в виде доставляющих их поездом челноков, они были дефицитом и стоили непомерено дорого.
А в Москве, по неподтвержденным данным, данная сладость уже была в изобилии.
И вот, родительский комитет школы решил, что надо порадовать детишек и вложить в подарки по одному экземпляру.
Когда встал вопрос кому лететь, моя родительница, естественно, определила гонцом меня.
— Прилетишь в Москву вечером, переночуешь, утром сходишь на рынок, возьмешь шоколад и сразу в Домодедово, на самолет, к вечеру будешь дома. Билеты и расходы мы берем на себя.
«А че бы не слетать, да на халяву, да по Москве тусануть!» — подумал я.
И в одну субботу, нацепив джинсовую куртку с надписью: «Справедливость для всех», я потопал на 92 автобус, который ходил в аэропорт.
Тогда на маршруте Алма-Ата — Москва состоял еще ИЛ86 — знаменитый двухэтажный комфортабельный аэробус, который долетал в Москву за три с половиной часа.
Благодаря журнальчикам, которые я нахватал в аэропорту, полет прошел быстро, и мы благополучно приземлились в Домодедово.
Атмосфера в те годы в Москве была депрессивная. Город был грязный, вдоль всех тротуаров стояли ларьки с сигаретами, турецкими сладостями и бутылками паленого «Амаретто» — ликера в те годы жутко популярного, а между ларьками шныряли персонажи в спортивных штанах Адидас и кожаных куртках.
Переходы были забиты торговцами с земли и бомжами, которые источали жуткий запах. Москва меня, что называется, съёжила.
Втянув голову в плечи, я поехал в гостиницу «Измайлово», в шаговой доступности от которой находился стадион «Локомотив», где разросся стихийный рынок. Удивительно, администратор заселила меня в номер без труда. Соседом оказался мужчина, который постоянно разговаривал по телефону на непонятном мне языке. Позже оказалось, что весь корпус гостинцы населяли молодые мужчины с Кавказа, видно, посмотрев на мою физиономию, администратор решила, что я свой и приехал к своим.
Мужчина представился Русланом, мы разговорились.
Услышав про шоколадные батончики, Руслан посмеялся и сказал, чтобы я с утра нашел на рынке Ахмеда. «Ахмед все организует!»
Поднявшись рано утром и наскоро умывшись, я собрался на рынок. Сосед в полусне спросил с кровати:
— А что у тебя на куртке написано?
— Ну, в переводе, «Справедливость для всех».
— Война будет. Боюсь, не дождемся мы справедливости.
В шесть утра рынок уже гудел. По непонятным координатам я кое-как отыскал Ахмеда, сказал от кого и зачем его беспокою.
И тут начался квест.
Ахмед дал команду: «иди за мной!» и, не вынимая рук из Адидасов, вприпрыжку засеменил между рядами торговцев. Не поворачивая головы, он спросил:
— А ты кто по нации?
Стандартный вопрос, который мне задают все кавказцы.
— Араб.
Деловой резко остановился и развернулся:
— Че, в натуре?
— В натуре, — отвечаю, ожидая стандартного следующего вопроса.
— Ты из Арабистана?
— Я из Алма-Аты, а страны Арабистан не существует.
Ахмед молча развернулся и побежал еще бодрее.
Мы вошли в помещение под трибуной. Там все было забито тюками, коробками, одеждой, которая просто лежала навалом. Жуткий запах китайской резины ударил в нос, глаза заслезились, и я окликнул провожатого.
— Ничего, сейчас привыкнешь, это всегда так.
Мы подошли к двери с надписью: «Женская раздевалка».
Ахмед открыл дверь и вошел первым.
Между узкими шкафчиками и сваленными в кучу спортивными скамейками стоял старый советский письменный стол, за ним сидел усатый толстый дядька в кепке почти «аэродром». Дядька пил чай из небольшого стеклянного стаканчика в форме лампочки и что-то записывал на клочках бумаги.
Ахмед вихлявой походкой подошел к дядьке и, нагнувшись, стал что-то ему говорить на ухо, показывая на меня пальцем.
Какое-то мгновение дядька слушал без интереса, не поднимая глаз, потом резко поднял глаза и заулыбался.
Он молча кивнул Ахмеду, и тот со словами: «жди здесь» испарился за дверью.
— Араб? — спросил дядька.
— Да. Бизнес прет? — спросил я в тон ему.
— Слава Аллаху, — сказал барыга, — че так мало берешь?
— Да мне детям в подарки, в школу, может чуть продать, если пойдет.
Тут два плохо одетых человека внесли две коробки с этикетками «Марс» и «Сникерс» и положили мне под ноги.
— Раз ты араб и детям, отдам тебе по 40, у нас в мелкий опт идет по 80.
«Знала мама, кого послать» — подумал я.
Цена меня очень устраивала, еще оставалась куча денег.
— А можно тогда еще коробку? — спросил я немного подумав.
— А унесёшь? — улыбнулся усатый.
— Как-нибудь, — улыбнулся я в ответ.
Усатый махнул рукой
