Бывает еще осенний и весенний.
Осенний снег- временный, он сразу тает, образуя лужи, слякоть и грязь.
Бывает весенний, он может выпасть, когда расцвели яблони и, заморозив все цветы, благополучно тает через пару часов вместе с надеждой на яблочное изобилие в этом году.
Но есть еще зимний, вечерний, тихий.
Обильный снегопад, который рыхлой шапкой ложится на деревья и под ноги, он не скрипит, когда нет мороза, он глушит все городские звуки, и наступает тишина. В такой снег горожане под вечер любили входить погулять часок.
В такие вечера я, втихаря, пока Ба в объятьях Морфея ждала, когда Роднина упадет со второго этажа Зайцева, быстренько натягивал свитер и куртку, хватал перчатки и, как заправский жулик, медленно поворачивал ключ в замке, в надежде избежать лишних, будящих Ба, звуков и выбегал во двор.
Я вставал на крыльцо и смотрел на фонарь, в свете которого падали хлопья, не снежинки, а именно хлопья, и таких крупных я не видел ни в одном городе, в котором когда-либо побывал зимой.
И тут в звенящей тишине мелькнула мысль — у Ба пирог в духовке, сгорит.
Вторая мысль, решавшая проблему первой, за всю историю у Ба никогда ничего не сгорало ни на плите, ни в духовке.
Вдруг я получаю снежком в голову, и смех моего дворового дружка и подружки звоном разрывает тишину.
— Че так долго?!
— Да Ба усыплял!
И мы с дружком весело начинали кидаться снегом, а подружка хитро-скрюченными пальцами выводила следы зайца на снежной простыне.
Из соседской форточки раздалась мелодия прогноза погоды, она была без слов, но передать ее писменами я не могу, потому передам словами из песни Льва Лещенко:
Я прошу тебя простить,
Как будто птицу в небо отпустить…
В Алма-Ате минус один, ночью минус пять…
Блин, уже десять, надо возвращаться, а то буду слушать, какой я шлемазел еще пару дней.
Я забежал в подъезд и только в тусклом свете лампы было вставил ключ в замочную скважину, дверь сама собой открылась. На пороге стояла одетая Ба, а в доме пахло яблочным штруделем.
— Погулял?
— Ага.
— Теперь меня веди, я тоже хочу.
Ба взяла меня под руку, и мы медленно спустились к перекрестку Шаляпина-Берегового.
Деревья склонили над дорогами свои снежные ветки, машин не было, стояла тишина. Такого покоя, умиротворения и надежности я больше не ощущал никогда в этой жизни.
Алма-Ата — Москва — Сникерс
Был у меня в Алма-Атинских микрорайонах дружок Егорка.
Егор умел шить. Вот, дал Бог человеку талант — шил Егорка с лет шестнадцати и шил все подряд.
Он считал себя человеком модным, а так как он был сыном двух инженеров, то с модными шмотками у него было не все в порядке.
В годы повального дефицита всего и вся многим приходилось, что называется, добывать более-менее качественную одежду. Добывать в полном смысле этого слова.
Добывали, где могли: у фарцовщиков, на барахолке, через «директор магазин и товаровед».
Но родители Егора были люди идейные и интеллигентнейшие, и им претило, как советским людям, преклоняться перед западом.
И вот, в один прекрасный день наш герой решил, если джинсы не идут к Егорке, то Егорка пойдет к джинсам сам!
Лично мне в этом плане как-то повезло, так как мой родитель был иностранного происхождения, и, не смотря на то, что он с нами давно не жил, нет-нет, а раз в год сотня долларов из-за бугра каким-то макаром прилетала. Мы шли с мамой на Алма-Атинский Арбат, где в те годы располагался магазин «Березка» и покупали мне джинсы «RIFLE». Один из немногих брендов, представленных в нашей «Березе».
Естественно, Егорка, глядя на меня, переживал такой расклад дел с трудом. И в один прекрасный день я столкнулся с ним во дворе, по которому он вышивал в новеньких джинсах.
Была весна. Только появились первые сухие островки асфальта, и микрарайоновские мальчишки уже гоняли в асыки (популярная детская игра в кости, которая была распространена в Азии и на Кавказе), суетясь и чирикая, как воробьи, на рядом образовавшихся островках.
Егор стоял в темно-синем дениме и свысока наблюдал за игрой, так как считал, что из этих асыковых штанишек он уже вырос.
— Где взял? — спросил я, глядя на его штаны.
— Сам забацал.
— Не понял, как забацал?
— Случайно в «Доме ткани» на Горького нарвался на джинсу, выклянчил у родоков немного денег и забацал.
Удивлению моему не было предела: и строчки, и пуговица, и лейблы выглядели даже лучше, чем на фирме.
С этого дня понеслось: мой приятель обладал недюжиной фантазией и уже отшивал все подряд, начиная от футболок из детских фланелевых пеленок, на которые вручную наносил принты, до зимних курток, идеи для которых выуживал из тогда уже появившихся каталогов иностранных магазинов.
В один день приятель, видно, понял, что такое занятие можно обратить в свою пользу, и чтобы у него что-нибудь отшить, надо было заняться натуральным обменом. Самое интересное, что Егорка был еще и меломаном, и брал он взамен отшитых шмоток чаще всего виниловый диск, пару кассет BASF, или еще какую музыкальную ерунду. Егор любил тяжелую музыку, и в его предпочтениях курировали такие группы, как METALLICA или IRON MAIDEN.
На закате 80х Егорка уже промышлял по-крупному, но все равно оставался талантливым портным.
Как-то я заказал у него зимнюю джинсовую куртку с белым искусственным мехом вместо подкладки, но с таким мехом были сложности, и Егор, недолго думая, присобачил туда мех натуральный от старой дубленки, что явно делало куртку богаче, так как советские дубленки отличались отменным качеством и носибельностью.
Но так как в процессе творения неуёмную фантазию портного обуздать было нереально, он влепил мне на рукава надпись с названием четвертого студийного альбома группы METALLICA, и гласила она «And Justice for all» (Справедливость для всех).
Притом вывел надписи готическим шрифтом и явно жидкой резиной, потому что буквы были объёмные.
Я, конечно, возмутился по этому поводу, но Егорка заверил, что круче этой куртки только яйца павлина, которые в Алма-Ате достать невозможно, а такая куртка только у меня одного.
Эту куртку я носил долго, она действительно была теплой и качественной и послужила причиной следующих событий.
* * *
Преддверье нового года в Алма-Ате всегда проходило бурно, наверное, во всех городах нашей необъятной родины наблюдался такой ажиотаж, но в Алма-Ате это проходило особенно!
Уже с начала декабря Алма-Атинские базары гудели и увеличивались в площади раза в два,
