«В целом политика Ивана IV — как внутренняя, так и внешняя — провалилась». А касательно только самой войны ученый утверждает, что «она потребовала от русских людей максимального напряжения для преодоления многих тягот и жертв и вместе с последствиями опричнины ввергла Россию в глубокий социально-экономический кризис».
Не останавливаясь на причинах провала, историк заостряет наше внимание лишь на его следствиях. Надо сказать, что большинство исследователей почему-то не очень любит касаться этой стороны предмета. Еще как-то рассказывая о ходе самой войны и во всех подробностях перечисляя причины поражения в ней, те же авторы, как правило, затем избегают пробы своих сил в изображении картины послевоенной стагнации. В качестве исключения следует назвать Карамзина, который, по словам Ключевского, сравнивал состояние России последних лет жизни Грозного с последствиями ордынских нашествий времен Батыя и с наиболее яркими вспышками феодальных войн времен удельной Руси. Интересно, что сам Ключевский свое мнение на этот счет высказывал очень сдержанно. Зато куда более определенно звучит мнение историка Иловайского:
«Бедственно для России окончились усилия царя Ивана, направленные на завоевание Ливонии и приобретение балтийских берегов. Почти двадцатипятилетняя непрерывная война с западными соседями крайне расстроила и разорила Московское государство; она стоила ему огромных материальных жертв; многие тысячи людей погибли в битвах, в плену, от болезней и голода; множество городов и сел было выжжено и в конец опустошено».
А ведь не обрисовав хотя бы в общих чертах картину положения дел в России в первые послевоенные годы, наш рассказ о самой войне будет неполным.
Внутреннее состояние Московского государства, в каком оно оказалось к концу войны на западе, представляло из себя, может быть, главный итог бесславной двадцатипятилетней бойни. Оно получило в нашей истории название «великого разорения». Россия тогда являла из себя печальное зрелище. Все началось с упадка деревни, затем разруха коснулась и городов. Усиление податного гнета ставило крестьянские хозяйства и хозяйства городских кустарей в крайне неблагоприятные условия, приведшие эти сословия к полному разорению. Долгая, тяжелая война иссушила внутренние ресурсы государства, а череда военных поражений свела на нет первые успехи и сделала бессмысленными все усилия и материальные затраты нескольких последних десятилетий. Даже ценой неслыханных жертв отстоять свои рубежи в полной неприкосновенности не удалось, при этом силы государства оказались подорванными, а его казна истощена. Невыгодные, а главное непрочные перемирия в Яме Запольском и на Плюсе остановили войну, которой, казалось, не будет конца, но с юга российские рубежи как никогда оставались слабыми для отражения не унимающейся крымской агрессии. В довершение удручающей картины страну посетили голод и мор, и обнищавшее население толпами уходило с насиженных мест, разбредаясь во все концы в поисках лучшей для себя судьбы. Земля запустела, даже в центральных областях России оказались брошенными десятки и сотни сел и деревень. Большинство бросивших оседлый и привычный образ жизни людей пополняло собой наводнившие леса шайки бродяг и разбойников. Душегубство и грабежи на дорогах стали тогда наиболее характерной чертой российского бытия, и не только по глухим окраинам. Дерзкие разбои наблюдались в ближних окрестностях Москвы и даже на улицах столицы. Многие подавались на вольные земли, в казаки. Ну и, конечно, самой отличительной чертой эпохи, отмеченной многими летописями, стало то, что, потеряв терпение и надежду на лучшее, люди тысячами шли в Литву (здесь под Литвой следует понимать принадлежавшие ей земли православных Украины и Белоруссии). Бросая отечество, московские люди все-таки уходили к единоверцам.
А в Москве, чередуя безумные кровавые оргии с исступленным и неистовым богомольем, досиживал последние месяцы на троне царь Иван IV.
Неотъемлемой частью картины общего состояния государства, охватившего его в последние военные и в первые послевоенные годы, смотрит на нас конец жизненного пути последнего героя минувшей войны.
Личная судьба легендарного воеводы, князя Ивана Петровича Шуйского не стала отличной от судеб большинства других героев его эпохи, несмотря на то, что он пережил тирана. Его слава и популярность не могли дать покоя продолжавшему безумствовать на троне царю Ивану, к тому же ненавидевшему всех Шуйских. Но менее чем через год после окончания войны, в марте 1584 года, Иван Грозный умер, не успев расправиться с псковским героем, однако судьба Ивана Шуйского от этого не стала менее трагичной.
После смерти Грозного на московский трон взошел его сын Федор. Это был слабоумный, безвольный, болезненный человечек, взрослый ребенок с постоянно блуждающей на лице улыбкой, менее всего подходящий к уготованной ему роли московского самодержца, все время проводивший на колокольне за своим любимым занятием церковного звонаря. Состоявший при московском дворе посол Речи Посполитой Лев Сапега при первой встрече с царем Федором Ивановичем сделал о нем следующее заключение, оставшееся в записках дипломата: «Хотя про него говорили, что у него ума не много, но я увидел, как из собственного наблюдения, так и из слов других, что у него вовсе его нет».
Перед смертью Грозный, зная о неспособности сына, о его непригодности к правлению державой, завещая Федору престол, назначил ему нечто вроде опекунского совета, своего рода боярского правительства, среди которого значился и Иван Шуйский. Но очень быстро все дела в государстве стало прибирать к своим рукам другое доверенное лицо нового царя, боярин Борис Федорович Годунов. Еще при жизни Грозного Годунов сделал головокружительную карьеру, а сейчас, пользуясь особым доверием царя Федора и близким с ним родством (новый царь был женат на родной сестре Годунова), Борис сумел оттеснить от недееспособного царя других членов боярского правительства, проложив себе дорогу к полной и единоличной власти. Вокруг трона завязалась ожесточенная борьба.
Не остался вне политической игры и Иван Шуйский. Его противник Годунов был умным, деятельным, высокообразованным человеком, но для авторитета во всех слоях московского общества ему не хватало главного — воинской славы. Это условие в России было необходимым для собственного престижа правителей всех рангов, и недаром российские самодержцы и высшие чины из их окружения стремились принять участие, пусть даже символическое, в военных походах, дабы запечатлеться в глазах общества в образе воина. Годунов же сделал карьеру исключительно при дворе, ни разу не поучаствовав ци в одной военной кампании, и даже его доброжелатели, перечисляя массу достоинств Бориса, вынуждены были признавать за ним то свойство, что он «в ратном деле зело не искусен», а потому боярин не был популярен ни в верхах московского общества, ни в народных массах.
В этом смысле Шуйский являл собой полную противоположность, но способный с оружием в руках сразиться в открытом бою с любым врагом, мужественный воевода оказался бессильным перед гнусным коварством трусливого политического противника. Пока Шуйский и ему подобные на окских переправах отбивали нашествия крымских Гиреев, штурмовали замки в Ливонии, проводя годы и десятилетия в бесконечных походах и битвах, в Москве у трона Ивана IV в атмосфере грязных интриг, кровавых безумств и всеобщего страха выросло новое поколение русской аристократии, отличительной чертой которого была явная предрасположенность к подлости. Типичным представителем этого поколения и был боярин Борис Федорович Годунов, и псковскому герою, победителю Батория, прямому и открытому, оказалась не по плечу политическая игра, столь чуждая дерзкому духу его профессии.
