Ягве и Израиль.
Слова священника привели лишь к тому, что Иеффай вознесся в мечтах еще выше. Старик просто завидует. И хочет подорвать его веру в себя. Пускай попробует на ком-нибудь другом. А он, Иеффай, заключит союз с Аммоном. Но не предаст Ягве Аммону, а подчинит Аммон своему Богу. Хитростью и смелостью он возвеличит Галаад и обеспечит его главенство в восточных землях. А сам станет повелителем восточных князей, и все земли от Дамаска до Красного моря будут называться «Галаад, царство Иеффая».
Авиям устало заметил:
– Речь моя достигает лишь твоих ушей. – И сам себя утешил: – Война откроет тебе глаза. Ты увидишь Ягве, как его увидел твой отец. Ты победишь. Я доживу до того дня, когда смогу помазать твой лоб елеем.
Но Иеффай уперся:
– Не для того я буду сражаться, чтобы ты помазал меня елеем, священник.
И ушел.
6
Но выбросить этот разговор из головы не мог. Как ночью невольно слышишь перестук дождевых капель по крыше, так и он всю ночь слышал одни и те же слова священника: «Иди в Шилом, поговори с Таханом».
И мысленно продолжал спор с Авиямом: не из тупого себялюбия отказывается он просить ефремлян о помощи, у него есть на то веские причины. Тахан наверняка захочет вмешаться в его планы военных действий, и после победы хвастливый и задиристый Ефрем станет притязать на главенство в восточных землях. Нет, не надо ему помощи от Ефрема!
С бешеной энергией он занялся подготовкой к войне. Еще осенью послал приказ ополченцам прибыть в Массифу в самом начале весны, как только подсохнут дороги. Заранее наметил места сбора для колен Восточного Израиля – Рувимова, Гадова, Манассиина. Часть войска он перебросил к границам еще осенью на случай внезапного вторжения царя Нахаша.
Эти отряды он подчинил Гадиилу. В военных делах тот чувствовал себя как рыба в воде и тотчас принял сторону Иеффая. «Хорошо, что у нас есть ты», – только и мог он сказать.
Увидев, что Иеффай энергично готовится к войне, жители Массифы забыли о своем недовольстве перемирием. Теперь они считали, что Иеффай поступил мудро, отсрочив поход на год, вновь прониклись доверием к нему и радовались будущей весне и началу войны.
Даже Самегар отбросил подозрения и простил обиду, нанесенную ему Иеффаем. Как и прежде, он теперь восхищался братом, отмеченным печатью благоволения Ягве. Иеффай заметил происшедшую в нем перемену и сказал с грубоватой сердечностью:
– Довольны ли вы мной – ты, твой священник и твой Бог? Забудь мою выходку. И весной, следуя с Ковчегом за моим войском, открой глаза пошире, понаблюдай, как я веду битву. Увидишь много такого, что стоит записать на твоих таблицах.
Когда наступила зима, Иеффай стал готовиться к возвращению на север. Накануне отъезда жители Массифы устроили ему прощальную трапезу. Все были веселы и полны надежд. Вино лилось рекой, поднимая боевой дух.
Гадиил сказал:
– Весной ты присоединишь к нашим землям в западном Васане еще и часть Аммона и Моава. Прибавится людей, которые станут называть тебя «Судья в Израиле».
Иеффай глянул на него задумчиво и слегка насмешливо, хотел что-то сказать, но промолчал.
Емин, научившийся читать по лицу своего повелителя, вспомнил про планы, которыми Иеффай поделился с близкими, когда лежал раненый в своем шатре, и решился ответить за него:
– Почему судья Иеффай должен удовольствоваться лишь частью Аммона и Моава? Почему бы ему не перейти Иордан и не завладеть городами, которые ефремлянам и манассеям пришлось уступить хананеям?
Все вокруг изумленно молчали. А Емин продолжал говорить, вздернув вверх подбородок, как Иеффай:
– И возникнет наконец настоящее царство Израиль под властью великого царя – как Вавилон под властью повелителя четырех стран света.
Все растерялись. Израильтяне всегда гордились тем, что их коленами правили старейшины и судьи, а не цари; они презирали народы, гнувшие шею перед царями. И Самегар обрезал аморея. Своим тонким голосом он нарушил тишину, сказав:
– Знай же, никто из людей не может быть царем в Израиле. Царь Израиля – Ягве!
В Массифу в это время забрел бродячий певец по имени Иедидия. И из рядов пирующих вдруг раздался возглас – сперва один, потом несколько голосов, и наконец все потребовали хором: «Иедидия, спой нам песнь о терновнике!» Эту песню знали все бродячие певцы – она всегда вызывала бурю восторга. Иедидия не заставил себя упрашивать и запел:
«Однажды деревьям вздумалось выбрать себе царя. И сказали оливе: „Будь нашим царем!“ Олива ответила: „Зачем мне терять прекрасное масло? Его хвалят и боги и люди. Зачем мне заниматься делами деревьев?“ Тогда обратились к пальме: „Будь нашим царем!“ Пальма ответила: „Зачем мне терять вкусные сладкие финики и заниматься делами деревьев?“ И сказали они виноградной лозе: „Тогда будь ты нашим царем!“ Но лоза ответила: „Зачем мне терять вино, которое веселит богов и людей, и заниматься делами деревьев?“ Под конец обратились деревья к терновнику и сказали: „Ладно, будь уж ты нашим царем!“ И что же? Тот согласился, сказав: „Хорошо, я буду вашим царем, а вы будете прятаться в моей тени“».
Все весело зашумели. Иедидия не был великим певцом, но песнь о терновнике спел хорошо, и до каждого дошел смысл этой притчи: у достойных и умелых есть дело получше, чем быть царем над другими, лишь задиристые и бесполезные рвутся к трону. И жители Массифы смеялись долго и от души, радуясь свободе колен Израилевых.
Но Иеффай затаил досаду на Емина за то, что юноша разгласил его тайну. Он не знал, что подумать: смеялись ли жители Массифы над песней, над певцом или над ним самим. Смех этот долго еще звучал в его ушах.
