Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 183
Но, противу всякого Нашего чаянья, к крайнему Нашему прискорбию и неудовольствию, слышим, что являются такие развращенные мыслию и нравом люди, которые не о добре общем и о спокойствии помышляют; но как сами заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих, не имея о том прямого сведения, так стараются заражать и других слабоумных, и даже до того допускают свои слабости в безрассудном стремлении, что касаются дерзостно своими истолкованиями не только гражданских прав и правительства, и Наших издаваемых уставов, но и самих божественных узаконений, не воображая внятно себе мало, каким таковые непристойные умствования подвержены предо-суждениям и опасностям. И хотя такие зловредные истолкователи правильно заслуживают себе казнь, яко спокойствию Нашему и всеобщему вредные, Мы, прежде употребления в сем случае всей строгости, по природному Нашему человеколюбию, всех таковых, зараженных неспокойною мыслью, матерински увещеваем удалиться от всяких вредных рассуждений, нарушающих покой и тишину, прилежа единственно званию своему и препровождая время не в праздности, или невежестве, или буянстве, но в полезных и свойственных каждому упражнениях на пользу свою и ближнего. А если сие Наше матернее увещевание и попечение не подействует на сердца развращенных и не обратит на путь истинного блаженства, то ведал бы всякий из таковых невеждей, что Мы тогда поступим уже по всей строгости закона, и неминуемо преступники почувствуют всю тяжесть нашего гнева, яко нарушители тишины и презрители Нашей высочайшей воли. Однако, Мы надеемся прежде от всех наших верноподданных, что они, видав нашу к себе материнскую любовь и попечение, взаимною друг другу помощью и с христианскою любовью поживут в спокойствии и тишине и истребят всякую вредность и непристойные званию их развращенные истолкования и, конечно, всех таких речей и выражений неприличных удалятся, к особенному своему спокойствию, а тем самым приобретут себе щедроту и благословение Божие и Нашу Монаршую Милость, доверенность и благоволение, яко умножению всеобщего благоденствия. Всем верно Нам подданным объявляем. Каждый ведает благоразумный и благонамеренный сын отечества, что власть, над ним предержащая, для его же добра, установлена от Бога, которой он повиноваться должен для своего и ближнего своего благоденствия. Почему и оскорбители оные, яко противящиеся Богу, и яко нарушители покоя, суть такие преступники, которых слово Божие и закон гражданский осуждают быть не только извергами своего отечества, но и в роде человеческом нетерпимыми. Мы можем, не похвалиться перед Богом, целому свету сказать, что от руки Божией приняли Всероссийский престол не на свое собственное удовольствие, но на расширение славы его и на учреждение доброго порядка и утверждение правосудия в любезном Нашем отечестве. К сему достохвальному намерению Мы приступили не словом, но истинным делом, и о добре общем ежедневно печемся, едино полагая то в намерение, чтобы радостью, удовольствием и порядком Наших подданных, принимая Себе оные воздаянием, видеть внутреннюю тишину и благосостояние Нашей империи. Таковым средством Мы желаем прославить Бога, и таковым путем Мы желаем достигнуть вечного Себе от него воздаяния. Но при сих Наших чистосердечных намерениях, к чувствительному Нашему сожалению, нашлись в самом Нашем столичном городе такие неспокойные люди, которые, возненавидя свое и общее блаженство, и будто бы не токмо прилежные изобретатели своего заключения, но и живота своего отчаянные злодеи, презрев страх Божий и не помышляя о потере временного и вечного своего живота, покусились и дерзнули делать умысел к ниспровержению Божия с Нас промысла и к оскорблению Нашего Величества, и тем безумно вознамерились похитить у Богом врученного Нам народа общее блаженство, о котором Мы беспрестанно трудимся с материнским попечением и т. д…
За сим следует рассказ о преступных замыслах Хрущова с товарищами.
Вот каким языком и в какой форме выражалось правительство, т. е. царь, когда между властью и народом была связь и когда в этой связи власть искренно искала опоры. Форма выражения, сила речи имеет огромное значение, по ним безошибочно можно судить об искренности и ясности сознания говорящего. Кто живо чувствует, тот живо и сильно выражается. В сознании всего русского народа правительство, т. е. органы власти, резко отделяются от источника власти, т. е. царя, и можно положительно сказать, что насколько нынешний государь любим и популярен, настолько органы его к себе утратили всякое доверие и уважение. Необычайный призыв такого правительства едва ли произведет какое-либо действие. Оно само объявляет, что терпение исчерпано и что оно ныне с неуклонною твердостью и строгостью будет преследовать тех, которые окажутся виновными или прикосновенными к злоумышлению против государственного устройства, против основных начал общественного и семейного быта и против освященных законом прав собственности. Но правительство это делало и до сих пор. Оно прибегало ко всем экстраординарным средствам преследования. В какой форме ожидает оно теперь содействия общества — остается тайной. Все газеты на разный лад толкуют этот призыв. Все более или менее видят в этом призыве намек на конституционную реформу, а это ужасно сердит авторов воззвания генерала Тимашева и К°. Дело в том, что при настоящем сумбуре в органах правительства всякое действие его, хотя бы по мысли верное, в приложении делается фальшивым, подобно тому как на расстроенном инструменте всякая, даже красивая мелодия звучит фальшиво и не производит никакого эффекта.
Мне случалось в прошедшем году, во время отсутствия государя за Дунаем, быть у императрицы и говорить с нею о социалистическом движении в России по поводу производившегося тогда большого процесса. Я старался особенно обратить внимание императрицы на участие молодых женщин и девиц в этом движении. Я был поражен тем фактом, что в этом движении принимают участие только девицы с высшим образованием, образованных слоев общества и пользующиеся известным достатком. Иные — даже обладающие хорошим состоянием, и многие из них чистейшей нравственности. Нигде, кроме России, мы не видим подобного факта. Есть какая-нибудь причина, по которой у нас женщины восторженно предаются отвлеченной идее, с необычайно твердым характером и волей подвергают себя страшным лишениям и принимают мученический венец. В числе подсудимых по всем политическим процессам пропаганды нет ни одной католички, ни одной протестантки — все русские. Как не обратить внимание и не исследовать причин такого поразительного факта? Для доказательства умственного развития девиц, принимающих участие в пропаганде, я сослался на стихотворения одной из них — девицы Бардиной, приговоренной к каторжной работе. Императрица пожелала прочесть эти стихи и просила прислать их фрейлине Милютиной[387] вместе с запиской моей, составленной уже давно, в которой я сделал краткий исторический очерк возмутительных воззваний в России и принятых в разные царствования мер против них. Я послал эти стихи и записку фрейлине Милютиной при следующем письме:
Посылаю Вам, добрейшая Елизавета Дмитриевна, три стихотворения г-жи Бардиной, присужденной так же, как и г-жа Фигнер, к каторжным работам. Неужели не любопытно и не поучительно было бы знать историю жизни и развития сих несчастных девушек? Кто такая ее мать, которая «в слезах и горе вся изныла»? Ни в предварительном следствии, ни на суде ни слова не было говорено о внутренней психологической жизни этих девушек, а только известно и доказано, что сии ходили в рубищах к мастеровым, с ними жили, терпели насмешки, укоризны и страшные физические лишения, и это продолжалось несколько лет, а теперь на суде не выразили ни малейшего сожаления о своих неудачах и ни малейшего страха ожидаемого их наказания. Как и при каких условиях могли образоваться подобные натуры? К чести или бесчестию тех заведений, где они воспитывались, нужно отнести подобные явления? Ежели г-жа Бардина и Фигнер могли закалиться до такой степени для деятельности вредной, то, может быть, найдутся женщины той же школы, которые направят свои способности и силы на хорошее дело. Одним словом, столько неразрешенных вопросов возбуждают эти неразрешенные явления, что грех было бы оставить их без исследования. Посылаю Вам также записку о прокламациях и тайных обществах, я составил ее уже давно, вскоре после нечаевского дела, и не давал ей никакого хода, ибо знал, что мое предложение легкого телесного наказания возбудить слишком большое негодование, и я в этом не ошибся, слыша сегодня Ваш энергичный протест. Я смиряюсь и покоряюсь перед Вашим гневом, вместо розог придумайте что-либо другое, но на том же основании, как одна знакомая мне целомудренная маменька, читая своим дочкам повесть, заменяла везде слово Amour словом Tambour. Тут не в розгах дело, а в мысли, а главное, войдите в дух и смысл манифестов императрицы Екатерины — это образец власти, опирающейся на нравственную поддержку общества. По прочтении благоволите возвратить мне записку, у меня нет другого экземпляра, и я имею ее переделать.
Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 183
