Попович именуется «князем первобрачным», а жена Добрыни — «княгиней другобрачной». Илье Муромцу отведена необычная для него роль активного участника сватовства. Но это — не домысел исполнительницы, а традиционный, хотя и редкий мотив архангельско-беломорских редакций сюжета (ср. Григ., № 3 228, 342, 361, 371; Онч., № 95). Другая формула «Уж он бьет челом да во праву ногу» частично совпадает с аналогичным стихом в былине А. Коппалиной (№ 19). В тексте есть схождения и с записями из Прионежья, но мотивы не развернуты или дефектны («два голуба» воркованием «спровоцировали» возвращение богатыря домой; мать не узнает Добрыню, заявляя, что ее сын выглядел иначе).
№ 4. Князь, княгиня и старицы. Примыкая к онежской редакции сюжета, текст содержит детали, роднящие его с записями из других регионов русского Севера. Княгиня не названа по имени; возраст князя — двенадцать лет; возвратившись домой, он в гневе ударяет копьем «в широки ворота» — ср. кенозерские варианты (Гильф., № 253; МГУ-1958, т. 12, № 6). Единственный онежский текст, не говорящий об оживлении княгини.
«Меци-кладенци», видимо, попали в балладу из волшебных сказок.
№ 5. Бой Ильи Муромца с сыном. Вариант необычен. Это, вероятнее всего, результат индивидуального творчества исполнительницы или ее учителя. В былине описывается бой Ильи Муромца с «нахвальщичком Добрынюшкой Микитушкой», оказывающимся его сыном. Застава под Киевом не упоминается, поединок — случайная встреча героев в чистом поле, «стар казак» сразу побеждает своего противника. С сюжетом «Илья и Сокольник» связаны демонстрация силы и ловкости обоими соперниками до начала боя, ход поединка, расспросы о «роде-племени» побежденного богатыря, выявление кровного родства, связывающего обоих героев. Второй сюжетный план, типичный для северо-восточных редакций былины, практически отсутствует. Однако в прототексте предыстория «нахвальщика», видимо, излагалась (отсюда — немотивированное убийство героем своей матери. Имя и отчество у нее чисто русские — «Марья Тимофеевна». В тексте встречаются стереотипы былинной традиции Онежского берега: описание богатырской поездки; формула «сходилисе они да на кулачный хват»). Даже искажение «полотенце долговидное» есть в варианте другого местного сказителя (№ 2).
№ 6. Вдова, ее дочь и сыновья-корабельщики. Севернорусская обработка популярного у восточных славян сюжета о встрече неузнанных сыновей с матерью, что едва не приводит к инцесту. Текст, как и другие поморские варианты, содержит немало примет поморского быта. Мать пускает «дубоцик» с младенцами во «сине море солоное» (в других регионах — «на Дунай-реку») и просит его убаюкать, воспоить и воскормить ее детей; отправляется с дочерью «Богу молитисе» (в записях с Терского берега — «во темны леса» — ММБ, II, с. 90); сыновья становятся корабельщиками.
№ 7. Оника-воин. Один из «старших» духовных стихов, восходящий к христианской письменности раннего средневековья. Особенно популярен среди старообрядцев северных регионов, поскольку утверждает греховность гордыни и бессилие человека (даже непобедимого воина) перед лицом смерти. Текст дефектен, крайне беден эпическими формулами. Исполнитель, не владея песенно-стихотворной формой произведения, часто сбивался на прозаизмы и немотивированные повторения. О возможной генетической связи варианта Полузёрова с рукописным прототекстом свидетельствует книжная лексика Сбивчивый рассказ о безуспешных попытках «Оники» поднять «ядрышко» — не механическое перенесение из былины «Святогор и тяга земная» (на Онежском берегу она собирателям не встретилась), а начало одной из севернорусских версий духовного стиха об Анике-воине.
№ 8. Получение Ильей Муромцем силы, связь его с женщиной и бой с сыном. По словам исполнителя, он усвоил былину, когда ее читал по книге один из его земляков (Григ., I, с. 41). Если это утверждение и справедливо, то лишь в конспективном пересказе «Исцеления Ильи Муромца». Стихотворную часть старины («Илья и Сокольник») А. Поташов пропел; она примыкает к архангельским редакциям сюжета. К некоторым типовым эпизодам и формулам можно найти близкие параллели в трех архангельских вариантах, опубликованных в сборнике П. В. Киреевского (ср. Кир., I, с. 46; Кир., IV, с. 6 и 12). Однако здесь еще более традиционных мотивов и образов, роднящих его с былинами Онежского берега (№№ 2, 5, 26) и отсутствующих в более ранних по времени архангельских записях. Ни в одной из трех архангельских публикаций XIX века не говорится об убийстве «нахвальщиком» своей матери, а в двух вариантах она вообще не упоминается. В былине Поташова этот мотив имеется; говорится в ней и о том, что сверстники попрекают юного богатыря безотцовщиной. Оригинально и выразительно подчеркивается уверенность нахвальщика в своих силах: он просит «поединьщичка» у чистого поля, а «не дашь, дак я силко́м возьму!» (ст. 1—3, 32—34). Удачно переосмыслена формула длительного поединка. Обычно богатыри бьются «со добрых коней не слезаючи». Сказитель пропел последний стих: «У своих добрых коней не быва́юцись», поскольку его герои «боролисе-возилисе», сойдя с коней (ст. 133—135).
№ 9. Князь, княгиня и старицы. Текст содержит элементы местной редакции сюжета (включая и упоминание «кольчужного двора»). «Чаи-мёды» в ст. 29 — пример срастания архаичных и поздних бытовых реалий (см. также № 35).
№ 10. Князь Дмитрий и его невеста Домна. Местная редакция сюжета. Окончание баллады певица вспомнить не смогла.
№ 11. Князь Дмитрий и его невеста Домна. Несмотря на скомканный финал, это один из лучших поморских вариантов баллады в сборнике Григорьева. Содержит не только все основные элементы местной редакции сюжета, но и некоторые детали и формулы, характерные для пинежских записей. Отправляясь на «собраньицо» к сестре Дмитрия, Домна одевает наряды трех типов, в том числе «платьицо самомертвоё». (У старообрядцев широко распространен обычай заранее готовить «смерётную одёжу».) Мать девушки не только пересказывает содержание своего вещего сна, но и толкует его: «Я совсем тебя, дитятко, потеряю». Прозаическая развязка не совсем обычна: мать Домны «убилась», упав на камень; после самоубийства героини на эти же три ножа «пал» и «князь Митрей».
№ 12. Иван Грозный и его сын. Певица не припомнила, но сохранившиеся эпизоды изложены обстоятельно, с использованием большого количества чеканных формул.
№ 13. Князь, княгиня и старицы. Онежская редакция сюжета сочетает эпическую размеренность и обстоятельность повествования с напряженным драматизмом; охотно использует повторы, традиционные стереотипы, архаичную лексику.
14. Князь Дмитрий и его невеста Домна. Один из самых полных текстов поморской редакции сюжета. Использован сравнительно редкий вариант развязки: Домну казнит жених-неудачник (обычно повествование завершается самоубийством героини). Оригинален насмешливый отзыв девушки о сне матери: «Куды ноць прошла, да туды сон пройдёт» — ст. 76. (Типовая формула русской эпической поэзии звучит иначе: «Сама ты спала, сама себе сон видела».)
№ 15. Князь, княгиня и старицы. Один из лучших вариантов местной редакции сюжета. Идеализирующая деталь «Добры конюшки да по колен в шолку» (ст. 69) семантически противопоставлена клеветническим словам стариц: «Добры конюшки да по полен в назьму» (в навозе — ст. 39). Аналогичный поэтический образ см. в № 13, ст. 86, а у землячки исполнительницы А. Коппалиной кони стоят «по колен в серебру»
