скамейке и села рядом.
Рассудок ничему не доверял и был настороже, но сердце ни в чем не сомневалось, а тело было более чем счастливо оказаться рядом с Джонни.
Меня влекло к нему физически, я была связана с ним эмоционально и ментально напугана.
Внутри меня разыгралась мучительная душевная битва.
Внутри отчаянно бушевала тревога за этого парня.
Я ее не понимала и не стремилась понять.
Потому что одновременно я почувствовала огромное облегчение, когда вошла и увидела его живым и способным двигаться. Я знала: Джонни боится за свою карьеру в регби, но я сейчас думала только о том, что он цел.
Облегчение и тревога одновременно пульсировали во мне, что спровоцировало мое дальнейшее поведение.
— Все в порядке, — пообещала я, беря его ручищу в свою. — С тобой все будет в порядке.
Джонни напрягся, но не выдернул руку.
Я свою тоже не убирала.
— Шаннон, мне так больно, — опустив голову, признался он. — И жутко страшно.
— Знаю, — прошептала я, придвигаясь ближе. Пальцы сами тянулись отвернуть полотенце — так мне хотелось посмотреть, насколько все плохо. — Тебе дали болеутоляющее?
Джонни судорожно выдохнул:
— Врач сделал мне какой-то укол. Думаю, миорелаксант.
— Помогает?
Он покачал головой.
— Наверняка жалеешь, что потратил на меня свой запас ибупрофена, — пошутила я, пытаясь хоть как-то отвлечь его от тягостного состояния. — Сейчас бы пригодился.
— Скорее мне бы пригодился транквилизатор, — угрюмо ответил он, понурив широкие плечи.
— Можно посмотреть? — тихо, но настойчиво попросила я.
Держа его руку своей правой рукой, я протянула левую к подбородку Джонни и повернула лицом к себе.
— Сволочи, — проворчала я, разглядывая синяк на его щеке и порез над бровью, который уже затянулся. — Бедное твое лицо.
Джонни лишь усмехнулся.
— Что тут смешного? — спросила я, обрадованная его смехом.
— Странно слышать от тебя «сволочи», — ответил он, устало улыбнувшись.
— Мне нравится ругаться, — сказала я, пытаясь чем угодно отвлечь Джонни от боли.
— Нет, не нравится, — угрюмо возразил он, слишком проницательный. — Ты так говоришь, чтобы меня отвлечь.
— Получается?
Он напряженно кивнул:
— Не останавливайся.
Прочесывая мозг в поисках темы для разговора, я шарила глазами по его телу, подмечая каждую мелочь, пока не остановились на его руке.
По-мужски крупная, с костяшками странной формы; наверное, сказывались годы тренировок и травм. Длинные пальцы с коротко подстриженными ногтями. Тыльную сторону левой руки пересекал длинный шрам.
Я вопросительно посмотрела на него.
Коснувшись пальцами шрама, я спросила:
— Откуда у тебя это?
— От шипов бутсы, — ответил Джонни, глядя на наши сомкнутые руки. — Запрещенный прием в раке, два года назад, клубный полуфинал, семь швов и противостолбнячный укол.
— Ого, — поморщилась я.
— Да, — выдохнул Джонни.
— А еще шрамы у тебя есть?
— Несколько, — ответил он, с любопытством глядя на меня.
— Можно посмотреть?
Джонни помедлил, потом кивнул.
— Ну, если хочешь.
— Хочу, — ответила я, стараясь занять его ум до приезда «скорой».
— Его я ломал столько раз, что всех и не упомню, — сказал Джонни, указывая на нос. — Самый жуткий перелом случился прошлым летом. — Он поморщился. — Чтобы поставить кость на место, врачам пришлось ее подпилить и снова сломать.
— Поставить кость на место? — выпучила глаза я.
— Угу, — усмехнулся он. — А до этого нос у меня упирался в щеку.
— Боже! — охнула я, и у меня свело живот. — Это же варварство.
— Это регби, — засмеялся он и тут же застонал, поморщившись от боли.
— А еще какие были травмы? — поспешила спросить я.
Тяжело вздохнув, Джонни стал подробно рассказывать, как в тринадцать лет у него лопнул аппендикс, а потом, когда он выздоравливал, его вывернуло, что привело к еще одной операции. Только после этого он позволил мне увидеть шрам на животе.
«Живот» — нелепое слово для описания этой части его тела.
Оно было слишком нежным и невинным и не отражало того, чем обладал Джонни.
Животы у мальчишек.
А тут с первого взгляда становилось понятно, что Джонни уже не мальчишка.
Кубики пресса и темная полоска волос под пупком наглядно это демонстрировали.
Джонни наклонился и показал на фрагмент сожженной кожи над правым коленом.
— А вот из-за этого у меня все лето пошло коту под хвост.
— И тоже из-за регби? — спросила я.
— Представь себе, нет, регби ни при чем. Мне тогда было десять, и несколько ребят постарше из моей школы поспорили со мной, что мне слабо прыгнуть со скалы в Сандерс-Пойнте.
— В Сандерс-Пойнте?
— Там есть скала — естественный трамплин высотой пятьдесят футов. Мы туда часто ездили, — пояснил Джонни. — Я бы мелкий и глупый, думал, что ни в чем не уступаю тем парням, типа я гребаный Халк. — Он тряхнул головой и улыбнулся во весь рот. — Оказалось, что нет. В доказательство получил рентгеновский снимок и неделю в больнице.
— Боже! — воскликнула я. — Тебе же было всего десять! Ты мог умереть.
— Сейчас-то мне побольше, — печально улыбнулся он. — И сломать меня труднее.
— Да. — Я крепко стиснула его руку. — Теперь тебе побольше.
Джонни показал еще несколько своих боевых ран. Каждая вызывала у меня стон и оторопь, а он лишь усмехался.
Главное, разговор отвлекал его от боли, чему я только радовалась.
Его плечи уже не напрягались. Мы говорили, и напряжение в его теле продолжало спадать.
— А в четырнадцать я раздробил себе скулу, — сказал Джонни, наклоняясь ко мне. — Видишь? — Он указал на тонкую серебристую линию в верхней части левой щеки. — Сейчас шрам почти не виден, а тогда болело жутко.
— Представляю, — ответила я, разглядывая шрам. — Я его даже не замечала. — Не удержавшись, я потянулась и провела пальцем по его брови. — А почему в этом месте у тебя всегда кровоточит?
— Не было возможности залечить до конца, — пояснил он, замерев от моих неуместных прикосновений. — Когда сезон кончится, все зарастет.
— Понятно, — прошептала я, пытаясь найти на его лице еще какие-то малозаметные следы травм на поле.
Когда наши глаза снова встретились, я обнаружила, что он внимательно смотрит на меня.
— Игрок Ройса ударил тебя туда? — Кивком я указала на бедро, прикрытое полотенцем. — И ты потерял сознание?
Джонни неохотно кивнул.
— Можно посмотреть? — едва слышно спросила я.
Он напрягся.
— Ну пожалуйста.
Он медленно покачал головой:
— Шаннон, вряд ли это хорошая затея.
— Ну пожалуйста, — повторила я, нервно глядя на него. — Я ведь знаю, чтó там. И ты показал мне остальные.
— Вид ужасный, — угрюмо ответил он. — Поверь, тебе не захочется на это смотреть.
— Ты можешь мне доверять. Я никому не скажу.
Джонни долго смотрел на меня, потом тяжело выдохнул. Он опустил плечи, руки повисли по бокам, но по-прежнему ничего мне не показывал.
— Можно? — спросила я.
Он закрыл
