как его зовут и где находится его лежбище. Случайностей не бывает — это всегда чудесное вмешательство Бога. А наша жизнь — это продуманная шахматная партия, в которой мы всего лишь фигурки.
Я переломил нож, сунул его в карман, и мои сомнения ушли, как вода сквозь пальцы. «Я знаю, чего хочет от меня Господь», — прошептал я.
Мысли мои путались, перекликая друг друга, и я уже не контролировал их, и уже не понимал, где звучит мой голос, а где чужие голоса. Мне казалось, будто моя черепная коробка — это большая коммунальная квартира, в которой мне принадлежит всего лишь маленькая комнатушка, а вокруг меня обитают шумные соседи: они что-то перетаскивают, двигают мебель, хлопают дверями, топают по коридору и беспрестанно болтают, болтают, болтают… Их разговоры несутся со всех сторон — кого-то я слышу совершенно отчётливо, как будто они находятся в соседней комнате, кого-то невнятно, словно издалека. А вот сейчас из недр квартиры доносится ругань на итальянском языке: какая-то темпераментная парочка выясняет отношения. Почему на итальянском? Я ведь его совершенно не знаю.
Маргарита и Петрович затихли: наверно, им уже не о чем говорить, и они просто допивают бутылку. За окном, по высокой траве, стелет мелкий дождь… И вдруг побежали по горным вершинам грозовые раскаты, и небо треснуло над головой, словно фанера, и плеснули масло на раскаленную сковородку.
Я прикрыл уставшие веки и прошептал: «Хочу спать. Только спать и больше ничего. Как я устал от этой жизни. Как я устал от самого себя. Уснуть бы навсегда, только без сновидений. Не надо ни рая, ни ада. Не хочу никакого продолжения. Хочу, чтобы смерть была абсолютной и чтобы в итоге меня растащили на атомы».
Я словно вернулся в материнскую утробу, закутавшись в тёплое плюшевое одеяло. И вот уже мелькают какие-то картинки на внутренней поверхности век: распахнутое настежь окно и колышущаяся на ветру белая занавеска — то её выбрасывает наружу, то опять втягивает сквозняком в комнату. Я чувствую нарастающий ужас, но подхожу ближе, ещё делаю шажок и ещё…
— Эдуард… Эдик… Проснись!
Кто-то трясёт меня за плечо, но я — всё ещё там. Медленно подхожу к краю окна, к самому подоконнику, и пытаюсь посмотреть вниз, но кто-то за плечо вытаскивает меня из тёмной прорехи, и я кричу от ужаса, не понимая смысла происходящего.
Этот сон я запомнил навсегда, потому что по жизни не видел ничего страшнее, хотя бывал в самых тёмных закоулках бытия, повидал очень много крови, своими глазами созерцал демона, воочию представшего предо мной, в жутких делириях видел мерцающий ад и бесов, снующих там между падшими, но этот message, который я называю «открытое окно», оказался самым жутким посланием в моей жизни, смысл которого я пойму только через несколько лет.
— Успокойся! — Я чувствую горячее дыхание на своём лице с привкусом алкогольного амбре.
— Что? Что происходит? Где я? — Я вздрагиваю всем телом, меня бьёт жуткий озноб, я весь мокрый от пота.
Марго прижимает мою голову к своей груди, целует меня в лоб, целует в губы.
— Успокойся. Всё прошло. Это был просто сон.
Я смотрю на неё дикими глазами, словно вижу в первый раз. Незнакомая кареглазая девушка зависла надо мной. Чёрные «веревки» тянутся с её головы к моему лицу. В голубом холодном свете ртутной лампы она кажется мне зловещей и смахивает на утопленницу. Она гладит меня по щеке и приговаривает:
— Просто сон, просто сон, просто сон.
Я еще раз вздрагиваю всем телом и окончательно сбрасываю сонную оторопь.
— Где Петрович? — деловито спрашиваю я.
— Только что ушёл, — отвечает она и пронзительно смотрит в мои глаза. — Того парня, которого ты ищешь, зовут Александром. Фамилия — Бурега. Улица Газовиков, дом номер четыре, второй подъезд, второй или третий этаж, квартира сразу направо.
Она помедлила, слегка прикрыв веки, и задала вполне очевидный вопрос:
— Зачем тебе этот парень? Только не ври мне.
— Мне нужно с ним поговорить, — ответил я.
— Это как-то связано с Андреем?
— Нет. Это не имеет отношения к Андрею.
— Не ври мне! — повторила она с явным нажимом.
— С чего ты взяла, что я вру?
— Потому что я поняла, о ком идёт речь.
Она опять сделала многозначительную паузу.
— О ком же?
— Если я не ошибаюсь, Сашка Бурега — это тот самый парень, который работал в гостинице водителем «Газели». По крайней мере, в прошлом году ещё работал. Он подвозил меня несколько раз по просьбе Андрея, и я хорошо помню эти наколотые перстенёчки на пальцах, это скуластое вятское лицо, эти широкие плечи.
— Грубоватый, молчаливый… — продолжала его описывать Марго. — Вечно надвинутая на глаза кепка.
— Прямо в ёлочку описываешь, — подтвердил я.
Я осмыслил всё сказанное Марго (доходило с трудом) и в конце концов очень сильно удивился, — если не сказать, что меня эта информация просто ошарашила.
— Вот как? Мой подопечный работал в «Югре»? А это значит, что его по-любому знает Андрюха… Не может не знать. Как-то всё странно получается. Какие-то нахлёсты пошли.
«Не хочется… Ой, не хочется верить, что Андрюха приложил руку к этой истории. Таких совпадений не бывает: либо это анонимное вмешательство Бога, либо злой умысел со стороны твоих оппонентов». — Я рассуждал дальше: «Ну допустим, он позвонил Сашке в тот день и попросил заземлить меня или просто покалечить, напугать, вправить мозги… Но в чем причина столь радикального решения? Личная неприязнь ко мне? Расчищает себе дорогу в борьбе за женщину? Какие-то другие мотивы, о которых я не догадываюсь? Что, блядь, вообще происходит?!»
Марго смотрела на меня вопросительно, буквально сверлила меня своими чёрными глазищами. Комната наполнилась гнетущей тишиной, и даже царь-рыба замерла в толще воды, наблюдая за всем происходящим.
«Что происходит? У меня — такое чувство, что меня искусно подставляют. Главный вопрос — кто? Мне не хочется верить, что это замыслил Андрей. Это на него совершенно непохоже. Связываться с какими-то уголовниками, впутываться в мокруху, чтобы потом угреться как кур во щи».
— Да знаю я этого мужика! Мы ящик водки вместе выпили! — воскликнул
