Элиана еще не оправилась от этого удара и знала, что не оправится никогда. Молодая женщина чувствовала себя так, словно она уже не она. Часть ее души умерла вместе с матерью, что-то в ее жизни погасло навсегда, какой-то чистый, теплый свет, огонь, возле которого еще можно было бы отогреться.
Дезире дернула ее за рукав.
– Барышня, наша очередь подходит.
– О да, я задумалась, – ответила Элиана и поспешно вошла в лавку вслед за служанкой.
Она была так благодарна Дезире за сочувствие и поддержку! В последнее время они стали скорее подругами, несмотря на разницу в происхождении и воспитании, говорили друг с другом обо всем и делились последним.
Получив по фунту хлеба, женщины вышли на улицу и побрели по Сент-Оноре, мимо монастыря Фейянов и бывшей резиденции маркиза Лафайета.
Кругом царила суета. Кое-где на мостовой танцевали карманьолу, торговали мебелью, подержанными вещами, церковной утварью, меняли хлеб на мыло и мыло на табак. Продажные девицы разгуливали наглые и довольные, они призывно улыбались гвардейцам, а те хранили мнимую невозмутимость. Носились ребятишки с экземплярами «Пера Дюшена» и «Афиши». Казалось, весь Париж высыпал на улицы, бесстыдно обнажил свои мрачные, грязные бездонные глубины.
Элиана помнила этот город другим, утонченным, элегантным, а теперь он превратился то ли в военный лагерь, то ли в огромный базар.
«Нет ничего удивительного в том, что безрассудство и святотатство породили хаос», – подумала молодая женщина, вспоминая костры из церковных балюстрад, еще совсем недавно в изобилии пламеневшие на площадях.
Амалия де Мельян предугадала страшную правду будущего: почти все церкви были закрыты, бронзовые распятия и статуи святых перелиты в пушки, церковные решетки переделаны в пики. Священникам запретили носить церковные одеяния и принуждали отрекаться от сана. Отныне разрешалась лишь гражданская церемония брака, а тысячи младенцев умерли некрещеными.
Зато укрепился культ «Неподкупного» – великого поборника интересов простого народа Максимилиана Робеспьера.
– Знаете, барышня, – говорила Дезире, беря Элиану под руку, – вчера я слышала историю о том, как одна семья донесла на своих соседей, чтобы занять их комнату, а на выданные в награду деньги они приобрели кое-какую обстановку. И еще люди болтают, что скоро изобретут эликсир, с помощью которого можно читать мысли любого человека. Молчи, не молчи, а заставят тебя выпить эликсир и все равно узнают, что у тебя на уме. Как вы думаете, это правда?
Элиана посмотрела в лицо девушки. Разделенные пробором, стянутые назад пряди блестящих, словно плотный шелк волос обрамляли ее лоб, как тугая черная повязка. А глаза Дезире больше не походили на зеленые морские камушки, в них застыло что-то до боли тревожное.
– Я ничему не удивлюсь, – ответила молодая женщина, а служанка между тем продолжала:
– Пожалуйста, барышня, скажите своему отцу, чтобы он молчал, иначе рано или поздно быть беде!
– Ты же знаешь, я ему говорила, но он и слышать не хочет! Действительно, Филипп переменился: после смерти жены он временами был словно не в себе и при этом на все лады ругал новую власть. Не далее как вчера он произнес прямо на лестнице, при открытых дверях:
– Чего стоит их лозунг: «Свобода, равенство, братство!» Какая же это свобода, когда человек боится сказать то, что думает, какое же это равенство, когда одни выступают в роли карающих богов, а другие чувствуют себя жертвами, и какое же это братство, когда люди с радостной жестокостью убивают друг друга!
Элиана и Дезире пытались остановить его, но напрасно, страстную обвинительную речь Филиппа слышали все жильцы. Теперь дом уже не являлся собственностью де Мельянов, им оставили лишь три комнаты на втором этаже, а внизу поселились чужие люди.
Смерть Амалии, казнь короля, совершенная утром 21 января на площади Революции при огромном скоплении восторженного народа, – все это надломило психику Филиппа, и он уже не ждал конца, он рвался к нему, потому что только смерть была способна избавить его от кошмаров реальности и непреходящей душевной боли.
Элиана попыталась отвлечься от мрачных дум, окунувшись в воспоминания. Она вспоминала Париж своей короткой юности: запруженная колясками мостовая, запах, доносившийся из кофеен, столики на набережной под пестрым шатром, праздничный фейерверк на Гревской площади, яркие декорации в Опере, свет фонарей… Шутки и смех кавалеров, улыбки и кокетство дам…
В атмосфере всеобщей радости она испытывала то особое состояние, что зовется полетом души, ощущала какую-то оторванность от обыденности. Все вокруг сверкало, мир казался праздничным и безграничным.
Воспоминания! Только они и остались ей! И она заглядывала в них украдкой, как воровка…
Внезапно Элиана встрепенулась: Дезире резко оттолкнула ее от края дороги и в следующее мгновение погрозила кулаком вслед проехавшему по грязной обочине фиакру, а потом в испуге прошептала:
– Боже милосердный! Барышня! Я и не подумала: а вдруг там сидел якобинец?!
Они пошли дальше, близ ворот в парк Тюильри им навстречу попалась повозка с осужденными на казнь, сопровождаемая отрядом гвардейцев. Скользнув взглядом по скорбным застывшим лицам и белым, словно саваны, одеяниям смертников, Элиана отвернулась.
– Это не люди, а звери какие-то, – пробормотала Дезире, глядя на толпу народа, идущую за повозкой с возгласами одобрения, между тем как любой из этой толпы через несколько дней мог отправиться в тот же последний путь.
– Нет, это именно люди, – промолвила Элиана. – Только люди могут так бояться и так ненавидеть.
К сожалению, беда не ходит в одиночку: и на следующее утро, когда они завтракали вдвоем в насквозь промерзшей кухне при свете огарка, Дезире смущенно произнесла:
– Я ухожу от вас, барышня.
Элиана оторвала задумчиво-отрешенный взгляд от чашки с кипятком, рядом с которой лежал кусок черного хлеба, и повторила:
– Уходишь?
– Да. Я… я нашла место в мастерской, рядом с Люксембургским садом, – там шьют шинели для солдат. И еще я, возможно, скоро выйду замуж.
– Замуж?! – Элиана совсем забыла, что и в эту жестокую пору люди по-прежнему влюбляются, женятся, рожают детей. – Разве сейчас время выходить замуж?
– Почему бы и нет! – с легкой обидой возразила Дезире. – Мне уже двадцать лет, а я еще ни разу не любила. Не оставаться же мне старой девой!
– Значит, у тебя есть жених, – медленно произнесла Элиана. – Где же вы познакомились?
– На рынке, когда я меняла на сахар вашу шаль. Его зовут Эмиль, он оружейник. Это он посоветовал мне устроиться в мастерскую. Он говорил, что если я стану работать на Революцию, мне сразу выдадут свидетельство гражданской благонадежности, а вы сами знаете, как сейчас опасно жить без этого документа, – того и гляди, отправят на гильотину!
