— Эта пьеса, Гарри, и для нас достаточно хороша: это былШекспир, «Ромео и Джульетта». Признаться, сначала мне стало обидно за Шекспира,которого играют в такой дыре. Но в то же время это меня немного заинтересовало.Во всяком случае, я решил посмотреть первое действие. Заиграл ужасающийоркестр, которым управлял молодой еврей, сидевший за разбитым пианино. От этоймузыки я чуть не сбежал из зала, но наконец занавес поднялся, и представлениеначалось. Ромео играл тучный пожилой мужчина с наведенными жженой пробкойбровями и хриплым трагическим голосом. Фигурой он напоминал пивной бочонок.Меркуцио был немногим лучше. Эту роль исполнял комик, который привык играть вфарсах. Он вставлял в текст отсебятину и был в самых дружеских отношениях сгалеркой. Оба эти актера были так же нелепы, как и декорации, и все вместенапоминало ярмарочный балаган. Но Джульетта!.. Гарри, представьте себе девушкулет семнадцати, с нежным, как цветок, личиком, с головкой гречанки, обвитойтемными косами. Глаза — синие озера страсти, губы — лепестки роз. Первый раз вжизни я видел такую дивную красоту! Вы сказали как-то, что никакой пафос вас нетрогает, но красота, одна лишь красота способна вызвать у вас слезы. Так вот,Гарри, я с трудом мог разглядеть эту девушку, потому что слезы туманили мнеглаза. А голос! Никогда я не слышал такого голоса! Вначале он был очень тих, нокаждая его глубокая, ласкающая нота как будто отдельно вливалась в уши. Потомон стал громче и звучал, как флейта или далекий гобой. Во время сцены в саду внем зазвенел тот трепетный восторг, что звучит перед зарей в песне соловья.Бывали мгновения, когда слышалось в нем исступленное пение скрипок. Вы знаете,как может волновать чей-нибудь голос. Ваш голос и голос Сибилы Вэйн мне незабыть никогда! Стоит мне закрыть глаза — и я слышу ваши голоса. Каждый из нихговорит мне другое, и я не знаю, которого слушаться… Как мог я не полюбить ее?Гарри, я ее люблю. Она для меня все. Каждый вечер я вижу ее на сцене. Сегодняона — Розалинда, завтра — Имоджена. Я видел ее в Италии умирающей во мракесклепа, видел, как она в поцелуе выпила яд с губ возлюбленного. Я следил заней, когда она бродила по Арденнским лесам, переодетая юношей, прелестная вэтом костюме — коротком камзоле, плотно обтягивающих ноги штанах, изящной шапочке.Безумная, приходила она к преступному королю и давала ему руту и горькие травы.Она была невинной Дездемоной, и черные руки ревности сжимали ее тонкую, кактростник, шейку. Я видел ее во все века и во всяких костюмах. Обыкновенныеженщины не волнуют нашего воображения. Они не выходят за рамки своего времени.Они не способны преображаться как по волшебству. Их души нам так же знакомы,как их шляпки. В них нет тайны. По утрам они катаются верхом в Парке, днемболтают со знакомыми за чайным столом. У них стереотипная улыбка и хорошиеманеры. Они для нас — открытая книга. Но актриса!.. Актриса — совсем другоедело. И отчего вы мне не сказали, Гарри, что любить стоит только актрису?
— Оттого, что я любил очень многих актрис, Дориан.
— О, знаю я каких: этих ужасных женщин с крашеными волосамии размалеванными лицами.
— Не презирайте крашеные волосы и размалеванные лица,Дориан! В них порой находишь какую-то удивительную прелесть.
— Право, я жалею, что рассказал вам о Сибиле Вэйн!
— Вы не могли не рассказать мне, Дориан. Вы всю жизнь будетемне поверять все.
— Да, Гарри, пожалуй, вы правы. Я ничего не могу от васскрыть. Вы имеете надо мной какую-то непонятную власть. Даже если бы якогда-нибудь совершил преступление, я пришел бы и признался вам. Вы поняли быменя.
— Такие, как вы, Дориан, — своенравные солнечные лучи,озаряющие жизнь, — не совершают преступлений. А за лестное мнение обо мнеспасибо! Ну, теперь скажите… Передайте мне спички, пожалуйста! Благодарю…Скажите, как далеко зашли ваши отношения с Сибилой Вэйн?
Дориан вскочил, весь вспыхнув, глаза его засверкали.
— Гарри! Сибила Вэйн для меня святыня!
— Только святыни и стоит касаться, Дориан, — сказал лордГенри с ноткой пафоса в голосе, — И чего вы рассердились? Ведь рано или поздно,я полагаю, она будет вашей. Влюбленность начинается с того, что человекобманывает себя, а кончается тем, что он обманывает другого. Это и принятоназывать романом. Надеюсь, вы уже, по крайней мере, познакомились с нею?
— Ну, разумеется. В первый же вечер тот противный старыйеврей после спектакля пришел в ложу и предложил провести меня за кулисы ипознакомить с Джульеттой. Я вскипел и сказал ему, что Джульетта умерланесколько сот лет тому назад и прах ее покоится в мраморном склепе в Вероне. Онслушал меня с величайшим удивлением, — наверное, подумал, что я выпил слишкоммного шампанского…
— Вполне возможно.
— Затем он спросил, не пишу ли я в газетах. Я ответил, чтодаже не читаю их. Он, видимо, был сильно разочарован и сообщил мне, что всетеатральные критики в заговоре против него и все они продажны.
— Пожалуй, в этом он совершенно прав. Впрочем, судя по ихвиду, большинство критиков продаются за недорогую цену.
— Ну, и он, по-видимому, находит, что ему они не по карману,— сказал Дориан со смехом, — Пока мы так беседовали, в театре стали уже гаситьогни, и мне пора было уходить. Еврей настойчиво предлагал мне еще какие-тосигары, усиленно их расхваливая, но я и от них отказался. В следующий вечер я,конечно, опять пришел в театр. Увидев меня, еврей отвесил низкий поклон иобъявил, что я щедрый покровитель искусства. Пренеприятный субъект — однако,надо вам сказать, он страстный поклонник Шекспира. Он с гордостью сказал мне,что пять раз прогорал только из-за своей любви к «барду» (так он упорновеличает Шекспира). Он, кажется, считает это своей великой заслугой.
— Это и в самом деле заслуга, дорогой мой, великая заслуга!Большинство людей становятся банкротами из-за чрезмерного пристрастия не кШекспиру, а к прозе жизни. И разориться из-за любви к поэзии — это честь… Ну,так когда же вы впервые заговорили с мисс Сибилой Вэйн?
— В третий вечер. Она тогда играла Розалинду. Я наконецсдался и пошел к ней за кулисы. До того я бросил ей цветы, и она на менявзглянула… По крайней мере, так мне показалось… А старый еврей все приставал комне — он, видимо, решил во что бы то ни стало свести меня к Сибиле. И я пошел…Не правда ли, это странно, что мне так не хотелось с ней знакомиться?
— Нет, ничуть не странно.
— А почему же, Гарри?
— Объясню как-нибудь потом. Сейчас я хочу дослушать вашрассказ об этой девушке.
