его болтавшийся на груди крест!
– Простите, – пробормотала я и поспешила закрыть шарфом лицо, чтобы он меня не узнал.
Но он только проворчал что-то в ответ и поковылял к велосипеду. Термосы он повесил на руль.
В окно мне было видно, что Амир всё ещё стоит у дивана. Я скорчила ему рожу, которая должна была означать: «Видел, что произошло?» – и он в ответ открыл рот, выпучил глаза и поднял вверх большой палец. А потом помахал мне на прощание. Монах тем временем уже скрылся из виду.
Поликлиника была недалеко от муниципалитета, так что я доехала туда за две минуты. Мама стояла на улице и, пытаясь согреться, приплясывала в своих высоких сапогах. Она обняла меня и, кажется, уже не сердилась.
– Ну что, – сказала она, – идём?
Наконец-то с меня сняли этот гипс! Кожа под ним стала розовой и странной, но рука срослась как надо и не болела. Я попробовала ею пошевелить. Получилось.
– Как хорошо, значит, через неделю сможешь снова начать тренировки, – обрадовалась мама.
– Стоп, стоп! – сказала медсестра, которая снимала гипс. – Сперва надо разработать руку. Я дам Астрид список упражнений, которые придётся делать ежедневно. В этом году, пожалуй, никаких тренировок.
Ну и ладно. Конечно, я скучала по гимнастике, но теперь была так занята Монахом, что хотела только одного – разгадать тайну, которая его окружала. Не каждый день встречаешь русского шпиона, который к тому же выдаёт себя за Моцарта. И вдобавок использует муниципалитет для связи со своим руководством в России.
По дороге домой я шла рядом с мамой и вела велосипед. В тот самый миг, когда мы свернули на дорожку к гаражу, пошёл снег.
– Снег! Вот напасть! – огорчилась мама. – В октябре! Это надо было запретить.
Но я обрадовалась. Я люблю снег.
Глава 13
– Получится замечательно! – сказала мама.
Она сидела на кухне и пришивала на швейной машинке крылья летучей мыши на мой спортивный костюм. А я лежала на полу и пыталась натянуть на себя тёмно-синее трико с приклеенной паутиной.
Был конец каникул, и мы готовились к Хеллоуину – самому ужасному празднику. Ветер завывает среди деревьев, листья лежат коричневыми полусгнившими кучами, из которых того и гляди выскочит крыса, полная луна светит ночь напролёт, и кажется, что в небе мечутся страшные чёрные птицы. Если бы я не любила карнавальные костюмы и жевательные конфеты, то и носу бы за дверь не высунула.
– Может быть, Марьям надо помочь с её костюмом? – проговорила мама сквозь сжатые губы, которыми держала сотню булавок.
Я застыла как вкопанная.
– Но ты ведь знаешь, что мы с Марьям больше не дружим.
– По-прежнему всё так плохо? – спросила мама. – Раньше вы всегда придумывали розыгрыши и ходили вместе добывать конфеты.
Так и было. Мы и правда ловко выпрашивали конфеты у соседей. В прошлом году мы так много насобирали, что, когда я разделила мою добычу по субботним пакетикам, хватило на несколько месяцев. Но в этом году Марьям пойдёт колядовать с Элли.
Элли! Вот именно! Элли же уехала! Ну, значит, пойдёт с кем-нибудь другим. А мы будем колядовать с Амиром.
– Ты, наверное, забыла, что это Марьям отказалась со мной дружить, а не я с ней, – ответила я обиженно.
Мама вздохнула и снова взялась за шитьё.
– Ну да, – сказала она. – Конечно, это нехорошо с её стороны. А ты знаешь, почему она так поступила? Вы разговаривали? Может, тебе стоит первой протянуть ей руку?
– Прекрати! – прошипела я. – Не приставай! Это она на меня озлилась. Если бы хотела помириться, сама бы со мной заговорила. Не стану я протягивать никаких рук ни в какую сторону!
Типичная мама. Никак не поймёт, что нужно пожалеть меня и не усложнять всё ещё больше.
– Отпад, ну ты и страшилище! – услышала я крик Бланки из коридора.
Это пришёл Амир. Я тоже подскочила, увидев его. Он и впрямь выглядел ужасно мрачно. Нарядился ангелом смерти. Покрашенная серебряной краской деревянная коса блестела, как настоящая сталь. Когда он засмеялся противным смехом, стали видны брекеты, которые придавали ему ещё более жуткий вид.
– Фу! Не хотела бы я с тобой встретиться! – рассмеялась мама.
Мы с Амиром взяли корзину и отправились обходить соседей. Мы звонили в каждый дом, где на крыльце горела оранжевая тыква. Скоро мы набрали столько сладостей, что решили подкрепиться, прежде чем продолжить обход. Когда мы проходили мимо дома профессора, который жил на противоположной стороне улицы, во всём его доме вдруг погас свет.
– Он всегда притворяется, что никого нет дома, когда появляются дети. И на Люсию[6], и на Пасху тоже, – сказала я.
– Да наплевать на него, – буркнул Амир. – Эй, а давай сходим к Монаху?
– Ты хочешь и к нему заглянуть?
– Да, мы ведь в карнавальных костюмах.
Я пристально посмотрела на Амира. А он прав. Монах ни за что не догадается, кто мы такие.
– Отлично, давай. Только вряд ли у него дома найдутся конфеты, – сказала я, засовывая в рот лимонную карамельку.
– Да уж, это наверняка не самый удачный выбор, – рассмеялся Амир.
Мы повернули к дому Монаха. Мне уже стало немножко не по себе. Неужели мы осмелимся ему позвонить? А что, если он рассердится? А вдруг он нас схватит и отправит в Сибирь?
В тот самый момент, когда я представила себе, как мы будем томиться в концлагере где-то в сибирских степях, где летом страшно жарко, а зимой жутко холодно, и как мы отощаем от непосильной работы и водянистого супа, мы встретили Марьям и Гудиса.
Гудис сразу бросился ко мне. Он хотел со мной поздороваться, так что нам пришлось остановиться. Марьям была без костюма. Ненакрашенная и без своих блестящих наушников. Так она снова была похожа на саму себя. Неужели она не собирается колядовать? Она же так любила Хеллоуин!
– Привет, – сказала Марьям поспешно и хотела, кажется, идти дальше, но Гудис как сумасшедший обнюхивал корзину.
– Привет, – сказала я и погладила Гудиса.
– Собрали что-нибудь? – спросила Марьям.
– Как видишь, – ответила я.
– Отличные костюмы, – похвалила она.
Потом мы замолчали. Марьям потянула поводок, и Гудис наконец послушался и пошёл за ней. Она сделала несколько шагов, а потом обернулась. Вид у неё был печальный.
– Удачи! – сказала она. – Не забудьте ту добрую тётеньку!
Я застыла на миг и смотрела ей вслед. До доброй тётеньки мы с Амиром ещё не дошли. Она жила далеко
