за голову. Я не знала, девять вечера сейчас или два часа ночи. Голова кружилась то ли от удовольствия, то ли от голода, но отвлекаться на еду не хотелось.
– Чарли, – позвала я.
– Да?
– Мне так жаль всех остальных людей в мире, ведь они – не мы.
Его губы медленно растянулись в широкой улыбке, и все лицо разом осветилось.
– О да, ужасно им сочувствую.
В общем, к концу третьего дня, когда Чарли неожиданно расплакался, я отлично его поняла.
– Что случилось?
– Я счастлив, – сказал он.
– Но почему ты плачешь?
– Никогда не думал, что заслуживаю такого счастья. И что однажды оно у меня будет.
Я кивнула.
– Лея, – добавил он. – Я в тебя влюбился.
И в ту же секунду мне вспомнился Питер – как решительно он чистил лобовое стекло от снега. Как спокойно было рядом с ним просыпаться, как ярко светило в окно зимнее солнце. Мы с ним провели вместе лишь пару дней. Наверное, я никогда уже не узнаю, о чем он думал тем утром.
Ответить на признание Чарли означало подтвердить, что у нас все серьезно.
Когда я произнесла эти слова, меня охватила тревога, и в то же время где-то в глубине души всколыхнулась сумасшедшая радость.
6
В среду днем мой самолет приземлился в международном аэропорту Логана. Отец ждал на парковке для пикапов. Свой зеленый «Субару Форестер» он водил еще с тех пор, как я училась в школе; бампер машины пестрел наклейками лагерей, где мы с братьями отдыхали на каникулах, колледжей и университетов, в которых учились. Еще издали я заметила новую наклейку – большую красную W университета Висконсина, и меня мгновенно захлестнуло любовью к папе. Пусть мы с ним совсем не похожи, все равно он хороший отец. Папа преподавал математику в университете Симмонс, руководствовался в жизни исключительно логикой и цифрами, не читал ничего, кроме газет и – изредка – биографий президентов. Как-то я показала ему свой рассказ, а он в ответ: «Вот интересно, почему это твои герои всюду ездят общественным транспортом? Неужели ни у кого из них нет прав? И еще они все отчего-то очень злые…»
– Вот и она! – воскликнул папа, когда я стала запихивать чемодан на заднее сиденье.
– Вот и я!
Я села в машину, и мы коротко обнялись.
– Много народу было в самолете?
Папа всегда задает такие вопросы. Как дорога, без пробок? По какому шоссе ты ехала? И что, движение напряженное? Не знаю, в чем тут дело, в математическом складе ума или привычном отцовском беспокойстве, но я не возражаю. Почему-то мысль о том, что кто-то переживает, как я доберусь из точки А в точку Б, успокаивает. Мне вспомнилось, как Чарли заявился в аптеку своего отца. И как тот сначала равнодушно глянул на него, а потом перепугался.
– Да, почти полный, – ответила я. – Сидела у прохода.
– О, это хорошо. Проще в туалет выбираться, – обрадовался папа.
– Точно.
Моника встретила нас в дверях. Причесанная, как всегда, волосок к волоску (каждые три недели она осветляла волосы и делала стрижку в модном салоне в Бэк-Бэй), в очках без оправы, благодаря которым ее маленькие настороженные глаза казались больше. Прирожденная актриса по характеру – лицо всегда бесстрастное, голос ровный и убедительный, плюс непоколебимая уверенность в себе. Каким-то образом ей удавалось внушить любому, что пока она на его стороне, все получится. Приходилось признать, что отцу с такой женщиной лучше, чем одному. С другими – например, с папой и своей дочерью – Моника бывала очень милой. Но со мной – никогда.
Сейчас она стояла в дверях в серой водолазке и красном фартуке. На челке зачем-то болталась заколка.
– Лея, отлично выглядишь. – Моника чмокнула воздух возле моей щеки. – Как долетела?
– Хорошо. Как у вас дела, Моника?
– Зашиваюсь на кухне. В этом году все решили нагрянуть со своими половинками, так что пришлось стряпать вдвое больше. Но ничего! – Она драматически всплеснула руками. – Всем хватит! – Затем Моника обернулась к отцу. – Дейв, я говорила, что Кристина приедет со Стивеном?
– Что-то не припомню.
Моника закатила глаза.
– Вечно у тебя в одно ухо влетает, в другое вылетает. Лея, с моей дочкой в этот раз приедет ее парень, он очень интересный человек, журналист на бостонском WGBH. Или репортер. Впрочем, неважно, главное, вам будет о чем поговорить, вы же оба люди пишущие.
– Конечно. – Я вдруг сообразила, что все еще стою с чемоданом в руке. – Пойду отнесу вещи наверх.
– Да-да, – закивала Моника. – Мне пришлось задвинуть в твою комнату пару коробок, чтобы освободить место для подружек твоих братьев. Но как только гости разъедутся, я все уберу.
Как выяснилось, моя комната превратилась в склад. Кругом громоздились коробки, пластиковые контейнеры, старые системные блоки и даже раздолбанный велотренажер. Я пристроила чемодан в свободном углу, рухнула на кровать. Закрыла глаза и в качестве успокоительного стала перебирать в памяти последние три дня с Чарли.
Первым приехал Бен, мой средний брат. С ним – Су Минь, гастроэнтеролог из «Тафтс». Они встречались вот уже три недели. Просто она не здешняя, а домой на выходные тащиться смысла нет, – вот как он объяснил нам ее приезд. Никакой другой информации о ней мы от Бена не услышали. Су Минь, как и прежние подружки брата, производила впечатление уверенной в себе и состоявшейся девушки. Вела она себя так, будто всю жизнь только и делала, что отмечала День благодарения в чужой семье. Подарила Монике бутылку «мерло», та раскудахталась, словно ей никогда раньше вина не дарили. А Су Минь лишь тонко улыбнулась и бесстрастно сказала:
– Рада, что вам понравилось.
В джинсах и шерстяном свитере до колен она казалось одновременно элегантной и невероятно модной. Интересно, гадала я, чем это Бен ее зацепил?
На ее фоне он казался еще большим увальнем, чем всегда. Бен до сих пор одевался как в старших классах: фланелевая рубашка поверх желтой футболки. Отросшие волосы – на вид давно немытые и нечесаные – завиваются на концах. Стоило им с Су Минь войти в кухню, как он заявил вместо приветствия:
– Жрать хочу!
Тут же запустил руку в миску с теплой брюссельской капустой и беконом и сунул маленький кочанчик в рот.
Моника многозначительно посмотрела на отца, но тот предпочел сделать вид, что ничего не заметил. Тогда она сказала:
– Бен, закуски в гостиной.
– Отлично, – кивнул он и потянулся за беконом.
Я покосилась на Су Минь, но та смотрела в свой
