куда бы меня ни послали… Но этого мало… (Горько усмехается.) Мало быть честным, преданным. Надо, оказывается, учиться. Я мало учился. Время было такое… Или сам виноват — другие же учились. Надо было остаться сапожником… Я был сапожником раньше, ты этого не знаешь, а теперь я даже сапоги шить не умею… Дай мне слово, что ты будешь учиться… и никуда не уедешь из дома…
М а н с у р. Все будет хорошо, папа.
Д а ш д а м и р о в. Нет, дай мне слово, что ты будешь учиться.
М а н с у р. Буду, папа, буду. Клянусь тебе.
Д а ш д а м и р о в. Больше у меня никого нет в жизни, только ты… Я всегда был занят своей работой… Мало заботился о тебе. Я плохой отец…
М а н с у р. Папа, я очень люблю тебя.
Д а ш д а м и р о в. Ты многого не знаешь… Я должен сказать тебе…
М а н с у р. Папа, тебе нельзя волноваться сейчас.
Д а ш д а м и р о в. Я из-за работы это сделал. Я очень любил свою работу… Если бы я вмешался, когда был твой суд, мог бы тебе помочь… Но я боялся… испортить свою репутацию. Я хочу, чтобы ты знал это… Это еще не все. Я хотел задержать твое возвращение, я позвонил в милицию. Теперь ты все знаешь. Иди… Я хочу остаться один.
М а н с у р. Хорошо, папа.
Д а ш д а м и р о в. Иди, иди…
М а н с у р. Ты поспи, закрой глаза и поспи.
Дашдамиров закрывает глаза. Мансур на цыпочках выходит из комнаты.
Гости продолжают прибывать. Ф а р и д, Н у р и и Э н в е р проводят их в дом. М а н с у р спускается во двор. К нему подходит З е й н а б.
З е й н а б. Сердце — опасная вещь, в любой момент подвести может. Недавно я в бане была, ты еще не приехал тогда, специально в пятницу пошла — в пятницу молодых поменьше бывает, а в этот раз, как назло, полно их. Я им говорю: «Что это вас так много, что, фестиваль, что ли?..» Да, сижу, купаюсь, совсем мало осталось, кончаю уже, вдруг, чувствую, задыхаться начала, воздуху мне не хватает. Рядом русская женщина мылась, такая же толстая, как я. Говорю ей: «Дай-ка мне холодной воды немного». А она говорит: «Вода же соленая, ты что, пить ее будешь?» В бане, оказывается, вода немного соленая… «Нет, говорю, хочу рот прополоскать, задыхаюсь немного…» Смотрю, женщина меня за руку тянет. «Идем, идем», — говорит и в предбанник меня тянет. Вышли, смотрю, какую-то тряпку на пол постелили, — не знаю, чистая была, грязная была, — и меня на нее укладывают. Теперь лежу я и думаю, чего это они меня уложили, бегают туда-сюда, лицо мое разглядывают. А русская женщина мне говорит: «Лежи, лежи, не шевелись». А я думаю про себя: ну, немножко задыхаться начала, выпила воды — прошло, чего они от меня хотят? Еще простудят меня… Так целый час заставили меня лежать. Послали за Шаргией, она меня домой на машине привезла. По дороге я ее спрашиваю: «В чем дело, из-за чего такой шум?» — «Из рук смерти, говорит, мама, тебя вытащили, спазма у тебя была сердечная. Если бы не эта русская женщина, там бы осталась, на месте…» Оказывается, она врач была. Когда я воду у нее попросила, она видит — у меня лицо синее-синее, губы черные — и потащила меня в предбанник…
А л и (в руках у него голубь). Чуть не умерла в тот день.
З е й н а б. Ты заткнись… Спрячь своего голубя. И так еле Салеха уговорили.
Во двор с двумя кислородными подушками, наполненными вином, входит клиент Т е в а т р о с по кличке Патриот. Нури не сразу узнает его.
Т е в а т р о с (радостно и возбужденно). Надеюсь, не опоздал? По дороге, на Ахсуинском перевале, автобус поломался, все еще там торчат, а я на другую машину пересел. Держите вино, руки у меня отваливаются — пятьдесят литров не шутка. (Ловит взгляд Зейнаб, брошенный на кислородные подушки.) Эти подушки, сестра, лучше любого бочонка — чистые, не протекают и места мало занимают. (Нури.) Ну, где твой сын? (Оглядывает всех стоящих во дворе, пытаясь определить жениха.) Который из них?
Н у р и (все еще удивленный появлением Теватроса, показывает на Фарида). Вот этот. Познакомьтесь.
Т е в а т р о с (обнимает Фарида). Поздравляю от всей души. Хорошего сына вырастил, земляк, настоящего шемахинца.
Ф а р и д (растерянно). Здравствуйте. Спасибо…
Т е в а т р о с. Теватрос меня зовут. (По очереди жмет всем руки, поздравляет.)
Н у р и. Молодец, что приехал!
Т е в а т р о с. А как же иначе! Что я, умер, что ли, чтобы на свадьбу твоего сына не приехать?
Н у р и. Я рад тебе. Проходи в дом. (Смотрит на часы.) Пожалуй, пора ехать за невестой.
З е й н а б. Не рано ли?
Н у р и. Пока поедут, пока вернутся, как раз будет. Лучше там посидеть, чем опоздать.
Во двор входит Ф а р и д а.
Фарид, пора ехать. Я посижу с Теватросом, а вы поезжайте. (Замечает Фариду, оглядывается на Мансура, ведет Теватроса в дом.)
Т е в а т р о с (на ходу обращается к Зейнаб). Жена моя тоже хотела приехать, но в положении она, поэтому не смогла. Просила привет передать и поздравления.
З е й н а б. Спасибо.
Зейнаб следует за мужем. Фарид, Энвер, Али и Шаргия проходят мимо Фариды к воротам. Фарида и Мансур остаются во дворе одни.
М а н с у р (виновато). Здравствуй.
Ф а р и д а. Здравствуй. Ты, оказывается, давно приехал?
М а н с у р. Да, десять дней.
Ф а р и д а. Я не знала.
М а н с у р. Я каждый день ждал тебя, никуда не выходил.
Ф а р и д а. Мне сегодня какой-то человек позвонил и сказал, что ты приехал. Я догадалась, что это Фарид.
М а н с у р. Да, это был он.
Ф а р и д а. И тебе не стыдно?
М а н с у р. Стыдно.
Ф а р и д а. Я столько тебя ждала… (Плачет.)
М а н с у р (подходит к ней, обнимает за плечи). Не надо, не плачь.
Ф а р и д а. Я от радости.
М а н с у р. Даже от радости не надо плакать.
Ф а р и д а. Я иногда звонила к твоему отцу и слушала его голос вместо твоего.
М а н с у р. Наши голоса не похожи.
Ф а р и д а. Да, но мне все равно было приятно. (Оглядывается на столы.) У вас какое-то торжество? Ах, да, свадьба, он мне сказал.
М а н с у р. Фарид женится.
Ф а р и д а. А если бы я не пришла.
М а н с у р. Я знал, что ты придешь. Я каждый день ждал тебя.
Ф а р и д а. Ты знаешь, я тебя совсем другим представляла…
М а н с у р. Ты же видела меня.
Ф а р и д а. Но ты был другим тогда… Или мне казалось.
М а н с у р. Я был лучше?
Ф а р и д а. Да.
М а н с у р. Все дело в письмах. Я писал хорошие письма, и они украсили меня в твоем представлении. Никогда больше не буду этого делать.
Ф а р и д а. Ты был добрее и веселее.
М а н с у р. Я тогда еще не был птицей.
Ф а р и д а. Какой птицей?
М а н с у р. Это такая глупая сказка про человека, которого заставили взлететь и подстрелили.
Ф а р и д а (с недоумением, чуть раздраженно). Ну и что?
М а н с у р. Я уже взлетел. И теперь кто-нибудь должен нажать курок.
Ф а р и д а. Ты странные вещи
