засесть в кафе. Выбрав угловой столик, я достала телефон и набрала таинственный номер.
— Галерея «Левиафан», добрый день! — пропищал торопливый женский голосок.
— Э-э-э…
— Слушаю!
— Добрый день… А куда я попала?
— Простите?
Галерея, галерея, галерея… Вряд ли речь о торговом центре, было бы глупо.
— Это художественная галерея?
— Да, галерея «Левиафан». Вы по поводу стажировки для учащихся?
Я молчала в ступоре.
— Yes, I`m coming in two minutes! — крикнула собеседница кому-то, но не мне. — Девушка, я могу вам помочь? Я очень занята.
Я бросила трубку.
Прилипнув к экрану телефона, я в мгновение ока нашла сайт галереи «Левиафан» (мегаоригинальное название, кстати…): выставки живописи, скульптуры, дизайнеров. Большинство работ похожи на мерзкую древесную кору, но есть и неплохие. В любом случае я ничего не понимаю в искусстве.
Галереей владеет женщина.
Почему мама прилепила номер телефона галереи в нашей прихожей? Кому она должна позвонить? И зачем?
Я скопировала адрес в свои контакты.
Обманув все мои ожидания, история с записками стала только запутаннее.
К пятнице накануне каникул комок жёваной бумаги в горле разросся до баскетбольного мяча: я получила десять из двадцати по английскому и восемь из двадцати по философии.
Ровно за пятнадцать минут до урока я сидела в коридоре напротив кабинета 234. Завал с чтением, заданным на дом, заставил меня изменить Жану Вальжану — а заодно и Карри, к которой я уже давно не заглядывала. В итоге я таскаюсь с талмудом в кармане и достаю его только в обеденный перерыв.
А обедаю я одна.
Джамаль заболел. С итало-паучьей вечеринки я его не видела. Отравился. Он мог бы отговориться бронхитом или гриппом, но нет, Джамаль сообщил мне, что траванулся, сопроводив рассказ тонной физиологический деталей, таких как консистенция и цвет. И все эти откровения только потому, что мы преломили пиццу: некоторые люди довольно быстро пренебрегают приличиями.
Так что когда он не сидит в туалете, то пристаёт ко мне с вопросами, как проходят уроки, и присылает двадцать фоток Гертруды в день: Гертруда прячется под листиком, Гертруда заснула — ну, он так говорит, я же не увидела сна ни в одном из восьми глаз, да и вообще, у тарантулов есть веки? — Гертруда в позе лотоса размышляет о смысле жизни, Гертруда наводит красоту перед трюмо и распевает песни Далиды. Ладно, это я уже придумала.
Что же касается Виктора, он сбегает, как только перспектива столкнуться лицом к лицу маячит на горизонте. И нет, у меня не паранойя.
Элоизу будто прооперировали: наверное, сделали пересадку губ. Отрезали скальпелем и на всю жизнь приклеили к губам Эрванна. Интересно, как они едят? Видимо, в операционной ей также удалили часть сетчатки, потому что я там больше не отражаюсь.
Я превратилась в невидимку.
Через два часа наступят каникулы.
В коридоре послышался сухой цокот острых каблуков о плитку и звон ключей.
— Мадемуазель Дантес.
Я поздоровалась с мадам Шмино. Она открыла дверь в кабинет.
— Идите за мной.
Какое ещё бедствие ждёт меня там?
Окна были настежь распахнуты, от недавнего дождя на полу образовались грязные лужи.
— Ну вот, — пробурчала мадам Шмино, — теперь мне придётся убирать.
Похоже, она напрочь забыла обо мне.
— Мадемуазель Дантес, вы читаете «Отверженных»?
— Да.
— И что думаете?
Её вопрос свалился как снег на голову.
— Э-э-э…
Мадам Шмино сдвинула очки на кончик носа так, что я разглядела комочки туши на её ресницах.
Мне очень нравится. Некоторые моменты довольно сложно переварить, иногда читаю по диагонали, но история просто потрясная, и мне симпатичен Жан Вальжан.
Блестяще. Достойно диссертации по филологии.
— А кроме Гюго?
— Мне нравится Дюма. Иногда фантастика типа Буля, Мэтисона или Уиндема, классическое и современное фэнтези. Хемингуэй, хотя я не в восторге от его увлечения корридой. Леклезио. Превер. Золя. Марсель Эме. Экзюпери. Кессель…
Собственный голос застревал у меня в горле. Глаза мадам Шмино превратились в пару лазерных пистолетов.
— А из философии?
— Фрейд.
Мадам Шмино открыла портфель и достала оттуда кипу папок и пенал.
— А каковы были ваши школьные успехи до недавнего времени?
— Довольно неплохие.
Она кивнула.
— У вас сейчас какие-то проблемы?
Я не смогла сдержаться и покраснела.
— Нет…
Лазерные пистолеты.
— Мадемуазель Дантес, мне кажется, что вам сложно упорядочить свои мысли. Вы перескакиваете с одного на другое. Попробуйте с сегодняшнего дня придерживаться следующей формулы, когда будете писать очередное сочинение: тезис, антитезис, синтез.
Наверное, я была похожа на дохлую форель, потому что она пояснила:
— Аргументы за, против и объединить, мой генерал.
— Хорошо…
— Тезис — это ваша основная мысль. Вы её аргументируете, приводите примеры, доказательства, на которых строится ваше рассуждение. Вы можете развить несколько идей, но не больше четырёх. Антитезис — это работа с противоположной точкой зрения по такому же принципу. И наконец, синтез. Попытайтесь найти золотую середину. А в самом начале сочинения возьмите на себя заботу написать небольшое вступление. В конце — заключение. Десять строк, не больше. Этот приём довольно схематичный и базовый, но верный. Когда вы поймёте, как выстраивать собственную мысль, сможете отойти от первоначальной модели.
Шум в коридоре нарастал, и чья-то голова выглянула из-за двери. Таня.
— Можно войти?
— Нет, подождите пару минут.
Таня бросила на меня ядовитый взгляд.
— И закройте за собой дверь.
Мадам Шмино повернулась ко мне.
— Вы поняли, мадемуазель Дантес?
— Кажется. Надеюсь.
— Я дам вам задание на каникулы. Придерживайтесь этого плана. Потом обсудим, если потребуется.
Я стояла как вкопанная.
— Ну же, теперь можете идти к одноклассникам!
Тезис, антитезис, синтез.
В коридоре, окружённая гамом тысячи голосов, меня поджидала Таня, скрестив руки на груди. Она смерила меня взглядом с высоты своих десятисантиметровых каблуков:
— Как дела, подхалимка?
Виктор сидел далеко и барабанил по клавиатуре телефона.
Не обращай внимания. Ни на кого.
Тезис, антитезис, синтез.
Тезис: у моей матери интрижка с владельцем или работником именитой галереи. Антитезис: мама скучает до посинения, умирает от одиночества и мечтает купить дорогущую картину, пока отец резвится с секс-бомбой. Синтез: дела у мамы плохи.
Глава десятая
Дебора оберегает свою свободу, как редкую жемчужину, однако всё это начинает уже надоедать
Первая среда каникул: я сделала всю домашку, набросала черновик сочинения по философии и почти дочитала первый том «Отверженных».
За-ши-бись ве-се-ло
Элоиза исчезла с радаров: я уже семьдесят три раза пыталась написать ей сообщение, но каждый раз стирала. Вчера я бросила эту затею. В конце концов, мне не в чем себя обвинять: это она меня обидела. Она знала, как я в ней нуждалась.
