плывя, она приближалась к рыбакам.
— Вот пройдем под радугой и уж наверняка до вечера не будет дождя, — сказал Журавлев.
— Как райские ворота, — заметил Тимофей.
Словно дразня, радуга перестала приближаться к лодке, и расстояние до нее долгое время не изменялось. Потом внезапно радужные ворота побежали навстречу, сначала медленно, затем быстрее. Радуга стала поворачиваться, один конец полукружия обогнал лодку, прошел мимо, и ударил дождь.
— Вот тебе и въехали в райские ворота, — буркнул Сверлов.
— Говорили, — радуга никогда не обманывает, — сказал Тимофей, ошеломленный внезапным душем.
— А вот и верно! Ее нету, — показал Топорков рукою.
Оглядываясь кругом, Тимофей нигде не мог найти следов радуги, видневшейся за минуту до того. Вместо голубого неба серая пелена дождя, все больше плотнеющая. Следом за этим рванул ветер, но не разогнал дождь, а лишь поднял волну и погнал лодку в море.
— Сматывай удочки! Пора! — сказал Сверлов, хлопнув крышкой часов.
Ёла шла еще только по заливу за островом Безымянным, а треск ее уже давно слышали на берегу.
— Вот пешеходы! — улыбнулся дежурный по рейду. — Придется в таблицу внести новые опознавательные знаки.
Встречать «Кочергу» вышла целая процессия, и всех комбат заставил таскать рыбу.
Ящики и корзины ставили на весы, кладовщик записывал и доложил комбату итог: «Шестьсот без пяти килограммов!»
— Ого! Пять человек… по сто двадцать килограммов на одного за три часа! Выгодно вас отпускать! Звоните по соседним частям, чтобы приходили за свежей рыбой.
Сразу пошла слава о «Кочерге». Кто присылал за рыбой, кто забегал в кают-компанию попробовать поджаренной; всем подавался аппетитнейший зарумяненный кусок рыбы, величиною с тарелку. Но больше всего было охотников самим половить. И хотя стук «Кочерги» можно было слышать в любую погоду, — желающих порыбачить набралась длиннющая очередь.
Кроме рыбалки, «Кочергу» стали посылать на выполнение заданий: то отбуксировать щит для учебной стрельбы артиллеристов, то вывести с мелководья сорванные штормом звенья бонового заграждения.
— Этот каботажно-мелевой вездеход всюду пролезет, — смеясь, сказал начальник рейдового поста, наблюдая в бинокль, как между маленькими островками Медведком и Грибком, где в отлив бывало сухо, ёла протаскивала понтон, давно лежавший на камнях.
— Так нам, пожалуй, скоро и флаг дадут, — ухмыльнулся Журавлев.
Работа отнимала время, которое можно было использовать для рыбалки, но Сверлов был только рад и говорил:
— С этими поручениями нас зачисляют на боевое снабжение, а значит, и для рыбалки будет хорошее горючее.
Бочку из-под «лунной смеси» поставили на лодку, и ёла, следом за эсминцем, подошла к пирсу, где по шлангам перекачивали нефть в корабли.
— Эй, на борту! — крикнули со стенки. — Сколько вам? Тонн пятьсот?
— Сто тысяч граммов, — ответил Сверлов с серьезным видом.
ТУЗИК
Базовый поселок вклинился между скал у самого, как говорится, синего моря. Только море было не синее, а скорее зеленое.
Накатывает море спокойные волны на берег, завивается вода вокруг камней, словно прозрачное кружево, а в завитках блестят пузырьки воздуха.
В бурю к морю лучше не ходи: в бешеной пене не разберешь ничего, только дикий рев да удары слышны оттуда. Таких дней на севере больше, чем спокойных. Тундра и скалы так обдуты ветром, что, глядя на них, бури не замечаешь: ветер валит с ног, а скалы и щетина кустарника, закрученного, словно проволока, не шелохнутся. Жестка земля.
Зимою в белых бескрайних равнинах и не разглядишь ничего, — глазу остановиться не на чем. Весною чуть зазеленеет тундра, на болотцах поднимается щетинка молодой осоки, откроется вода в озерах, а скалы всё еще стоят не одетые. Только осенью тундра зелена по-настоящему. Но едва растительность войдет в силу, — хватит мороз. И развернутся багряные, голубые, красные и пламенно-желтые ковры. Это брусничный лист и морошка, кусты черники и лишайники укрыли каждый склон, каждый камень, как разноцветные шелка.
В этих пышных коврах спелые ягоды. Даже грибы! Вот уж чего не ожидаешь встретить в Заполярье, так это грибы.
В ярком наряде, не успевающем завянуть, уйдет земля под снег. Ждешь по весне проталин с цветными узорами, а они, глядишь, вылиняли и стали серого цвета.
Берег морской извилист, с заливчиками, бухточками, в уступах и мысочках. Сливается море и тундра, как две сцепленные зубчатки; одна шлифованная, гладкая в тихую погоду, в вечном движении, другая тяжелая, неподвижная, но в лучшее свое время цветистая.
Иди, кажется, век по этой земле и не встретишь человека. Но не так это. Редко, очень редко расположились рыбацкие становища, пешком не пройти от одного до другого, но есть они. Устроились в бухточках. Тут море спокойнее и тундра ровнее, приветливее.
Пришел раз корабль на базу, и прибыл один пассажир без документов. Как вы думаете, кто это был? Это был Сережа. Его мать приехала работать в парикмахерской базы, и Сережа оказался первым мальчиком среди жителей нашего полуострова.
Флотские мастера сшили ему кое-какое обмундирование. И вот Сережа в матросской бескозырке с ленточками, в бушлатике; лицо красное от ветра, нос пуговкой, а руки в «цыпках».
Увидел Сережу начальник тыла и огорошил Архипа Ивановича:
— Привезенного леса хватило на постройку пирса, остатков хватит на школу, — сказал начальник тыла.
— Это для одного мальчишки школу? — возмутился Архип Иванович.
— Почему для одного? Будет больше. Местные своих привезут из тундры. Всем школа нужна. Надо строить, — заключил начальник.
Целый день Сережа на улице; как тихая погода, — нет его нигде, как ветер и волны, — напролет целый день крутится тут. Играет один, воюет один, охоту придумает — все один. Воевать Сереже было интереснее всего.
На самом деле — тут кругом фронт, за каждым островком мог прятаться враг, за каждой волной — вражеский перископ, за каждым вершком горизонта — дымки вражеских крейсеров или точки самолетов.
Враги чаще бомбили рейд, но попадали и по берегу. Никогда Сережа не прятался, и — только защелкают зенитки — он на берегу, на самой высокой скале, чтобы лучше было видно.
Порой самолет, как гривенник, блестит в небе, а вокруг него черные и белые дымки разрывов. Стоит Сережа, задрав голову, и думает:
«Эх! Дали бы мне разок выстрелить из пушки — одним бы снарядом сшиб».
Зато уж когда зенитчики попадут или наши истребители успеют накрыть налетчиков и враг повалится через крыло, дымя, как головешка, радуется мальчик больше всех и громче всех.
С горы Сережа окинет взглядом все приземистые базовые постройки, не отличимые от скал, и пройдет, как по своим владениям.
По шоссейной дороге дойдет до пирса и
