сами механики никогда в жизни не слыхали. А уж копоти — клубы! Только голова Журавлева видна снаружи.
— Мы так треску копченой привезем, — сказал Топорков.
— Давай керосину — пылинки не будет, — кричал в ответ Сверлов, совершенно скрытый в клубах дыма. — Вы не бойтесь! На ходу копоть будет за кормой.
Фельдшер смотрел, смотрел на все это и сказал:
— Ну и кочерга!
И как ведь бывает в жизни! Сколько спорили о названии лодки — и «Мария Египетская», и «Касатка», и «Тайфун», — а тут сразу привилось слово «Кочерга» — и никаких гвоздей!
Решили для пробы пройтись на «Кочерге» по рейду.
На рейде тишина. Как влитые в голубое стекло, стоят корабли, на палубах ни души, только на мостиках дежурная служба. Тут и вышла «Кочерга». Все наверх высыпали. Полностью команды собрались у бортов.
— Это что за трактор? Кто вас разрешил? — спрашивает дежурный по рейду. И семафором приказал: «Чтобы вас не было!»
Дежурный по рейду — хозяин рейда. Его большие корабли слушаются: где прикажет, там и стоят. Пришлось «Кочерге» убраться в свой закуток.
Начались разговоры и расспросы: кто? что? откуда?
Доложили командиру базы; тот вызвал Архипа Ивановича, посмеялся, а потом сказал:
— Добро, ловите рыбу. Только пусть вас осмотрят в плавмастерских.
В отделе плавсредств «Кочергу» сначала не регистрировали: паспорт на мотор никак не заполнить. Потом написали: «двигатель — плавучий трактор». Дали «добро» на выход и посоветовали держать связь с отрядом водолазов.
— Это не «Кочерга», а настоящее чудо, — сказали Сверлову на прощание, — а второе чудо будет, если не утонете.
При первой возможности «Кочерга» пошла. Чем дальше она двигалась от берега, тем меньше становилась. Вот она проходит в «ворота» между двумя островами, вот идет по заливу и выходит в море, вот и не видно ее за волнами, а треск мотора все равно слышно. Сначала звук был такой, словно по жестяным волнам тащили железный брус, потом как будто кто насыпал гороху в консервную банку и встряхивает на разные лады.
Сверлов следит за мотором и управляет штурвальчиком, Журавлев в бачке размешивает горючую смесь, Тимофей сидит на «банке», а Козлов с Топорковым забрались в носовую часть и уже разматывают лески.
— Погодите, ребята, не во всяком месте успешно ловится треска, — удерживает их Сверлов, — я уж этот аквариум знаю. Тут глубины тридцать — сорок метров, и треска будет в полкилограмма; считайте сантиметр росту в рыбе на метр глубины. Зайдем за мыс, там метров сто глубины… вот где настоящие рыбаки берут рыбу без осечки. Попадает треска на тридцать два килограмма в каждой штучке.
— Слушай-ка, Геннадий Иванович, а вражеская подводная лодка не встретит нас здесь? — спросил Тимофей у Сверлова, когда тот заглушил мотор и ёла начала безвольно покачиваться на ленивой волне.
— Милый мой, если они узнают, что это мы, им нет смысла обнаруживать себя ради нас. А потом сообрази: если тебя посадить на подводную лодку, — пойдешь ли ты на всплытие, когда наверху невесть что барабанит в сто моторов? На худой конец они сочтут нашу ёлу за морского охотника новой конструкции. Кладу голову в заклад, что, если есть тут лодка, она лежит на дне, потому как полагает наличие у нас акустики и глубинных бомб. Давайте ловить; через два часа прилив, а на нашем «вездеходе» лучше возвращаться с попутной водой.
Почин сделал Журавлев. Размотал он лески метров девяносто, чувствует, дошло грузило до дна. Подтягивает он леску обратно на два полных взмаха руки и начинает: раз-два! — дернул кверху и опустил. Раз! И чувствует, — там на крючке повисла тяжесть.
Вытянул несколько метров лески Журавлев и насторожился, расставив длинные ноги.
— Ты чего? — спросил Сверлов.
— Боюсь, чтобы не сошла…
— Первые пятнадцать-двадцать метров тяни быстро, а потом никуда не денется. Вот увидишь, как она наверху себя чувствует.
Журавлев выбирает леску, и все с любопытством смотрят на воду. Пока выберешь девяносто метров лески, — руки устанут. Журавлев торопится, а в воде все еще ничего не видно.
Но вот словно мелькнул в глубине фарфоровый черепок, а сколько до него, на какой глубине он, — не угадать. Потом заболталась в воде длинная белая полоса, это отсвечивало брюхо трески.
— Давайте багорчик, — просит Журавлев, а сам запыхался от усталости и волнения.
Вывернулась трещи́на, длинная и раздутая, как бревно. Всплыла и не тонет, не шелохнется, только в такт с лодкой качается на волне.
— Давай же, давай багорчик! — просит Журавлев, а ближе рыбу не подтаскивает: увидел, что крючок едва зацепил ее за хвост, и испугался — «вот уйдет!»
А Сверлов, словно рыбацкий профессор, объясняет:
— Теперь от перемены давления треска находится в бесчувственном состоянии, она как бы в обмороке. Попробуй поднять водолаза сразу на сто метров, — для него такой эксперимент кончится смертельно.
Рыбалка оказалась тяжелой работой. Руки немеют, спина устает, но ловля не прерывается. Каждую минуту кто-нибудь тянет, а то двое или трое вытягивают одновременно. Треской завалена палуба, как называли днище ёлы.
Тимофею было сильно не по себе от качки, но, как только он увидел первую рыбину, — забыл о болезни и сразу схватился за поддёв.
Вытаскивая треску, он не переставал любоваться каждой штукой.
— Вот рыба так рыба! Чешуя блестит, мясистая, тяжелая, колючек нет и ротик аккуратненький. Все-то у нее как следует.
Ёлу тем временем относило течением. Но как только она сошла с глубоких мест, треска стала ловиться более мелкая. Сверлов завел мотор и повернул ёлу от берега.
Вновь довольно далеко отошли в море. Отсюда скалы казались низкими, берег тянулся ровной линией, только лишь отдельные сопки вырисовывались на фоне голубого неба.
На голой вершине горы вдруг сверкнула искра. Как будто сталью высекли из кремня. Чуть стороной прошуршало вверху, следом пронесся гром выстрела, на горизонте вода взметнулась столбом, и оттуда долетел затяжной удар разрыва снаряда.
— Ой, ой! Сколько пудов железа гудит! — вздохнул Журавлев.
— По щиту бьют, стрельба учебная, — объяснил Сверлов оробевшему Тимофею. Тимофей разглядел далекое белое пятнышко паруса на плоту, похожее на крыло чайки, и сказал:
— Подъехать бы туда да собрать… Ведь наверняка там массу рыбы набили…
— Кабы самим с треской не перевернуться за компанию. Давайте ловите, нам и эту не увезти, — ответил Сверлов, вытягивая рыбу.
Иногда рыбина срывалась почти у поверхности, но все-таки всплывала, течением уносило ее, а чайки садились прямо на треску.
— Скоро за сапоги будет попадать! — восхищенно говорил Козлов, когда от наваленной рыбы трудно стало передвигаться в ёле.
На замутневшем небе со стороны моря показалась радуга. Концами упираясь в волны и как будто
