«Где это я? – подумал он, однако ответ ему был известен. – Я в Преисподней».
И тут Эдвард увидел его – Дьявола, самого Люцифера. По-собачьи сидящий невдалеке, зверь не сводил с него глаз, пары щелок, пылающих серебристым огнем. Казалось, их опаляющий взор пронзает душу насквозь, видит весь его позор, все прегрешения до одного: и как Эдвард лгал отцу, и как хулил имя Господа, и книги, все эти пагубные книги, купленные в Хартфорде, а самое главное – все его сладострастные рисунки, все портреты Абиты.
– Господи, прости меня, грешного, – прошептал он, пусть даже знал, что Господь не простит, что Господь от него отступился.
Призрачные твари с детскими личиками спорхнули вниз, хихикая, заплясали вокруг, но Эдвард, не в силах отвести полных ужаса, вылезших из орбит глаз от Дьявола, их даже не заметил.
Дьявол тяжкой поступью двинулся к Эдварду.
Эдвард хотел было подняться, опереться на локти, отползти прочь, но лишь задрожал, да кое-как сумел сморгнуть с глаз слезы.
Зверь ткнулся мордой в лицо Эдварда, принюхался, обдав щеку жарким дыханием, лизнул подбородок и шею… а после – резкая, острая боль: клыки зверя глубоко впились в горло.
Слыша, как Дьявол громко, с чавканьем лакает его кровь, Эдвард устремил немигающий взгляд вверх, к тонкому лучику света высоко-высоко над головой. Мир вокруг начал меркнуть.
«Я обречен. Проклят навеки», – подумал он и с этой мыслью медленно, медленно ушел из жизни, угас.
– Эдвард! – донесся сверху отчаянный женский крик. – Эдвард!
Но Эдвард ее не услышал. До Эдварда было уже не докричаться. А вот зверь… зверь слышал все.
– Она! Вторая, Отец! Быстрее: вот он, наш шанс!
Однако зверь лениво помотал косматой башкой. Набившему брюхо, ему хотелось лишь одного – закрыть глаза и без помех наслаждаться растекшимся по жилам теплом.
– Ночью, – едва ворочая языком, пробормотал он.
Подняв одно из передних копыт, зверь уставился на него. Миг – и из копыта выросла ладонь, из ладони – длинные тонкие пальцы, а из кончиков пальцев – столь же длинные острые когти.
– Ночью ее убью.
Казалось, выпитая кровь подхватила его, медленно повлекла вдаль, и, убаюканный легкой качкой, зверь погрузился в глубокую дрему.
– Стало быть, ночью, – нехотя согласились детишки.
К ферме Эдварда Уоллес гнал жеребца неспешной рысцой. В пути он снова и снова обдумывал, что должен сказать, и только диву давался, как мог опуститься до подобного, как мог пасть так низко, чтобы молить Эдварда о согласии на предложение лорда Мэнсфилда.
«Я все сделал верно, папа. Ты знаешь, что это так. Нам с Эдвардом следовало трудиться заодно, как тебе и хотелось. Стать хозяевами собственной табачной империи… на манер тех плантаций в Вирджинии. Но вместо этого я на весь Саттон ославил себя дураком, ни аза не смыслящим в табаке. Куда ни пойди, куда ни глянь, у каждого это на лице написано, – яростно сплюнув, подумал он. – Один только ты, папа, и видел, как я руки стирал до костей, лишь бы спасти посевы, как день за днем обирал червей с листьев, даже при свете факела. И вот скажи, справедливо ли, что после всего этого мне приходится идти на поклон к Эдварду с его ведьмой? Справедливо ли?»
У вершины холма, возвышавшегося над фермой Эдварда, Уоллес натянул поводья, придержал жеребца. Желудок его скрутило узлом.
«А знаешь, папа, что в этом хуже всего? Хуже всего, придя с просьбой, видеть ее злорадство. Сам не знаю, сумею ли это выдержать. Отчего эта баба так невзлюбила меня? Отчего досаждает мне на каждом шагу? Я ведь со всей душой к ней – можно сказать, как к родной!»
И тут Уоллес услышал крик. Обернувшись на голос, он увидел Абиту и Чарльза Паркера с братом, Джоном, и двумя сыновьями. Все пятеро быстрым шагом направлялись к нему. Джон нес с собой солидный моток веревки и пару фонарей.
– Уоллес! – крикнул Джон. – Идем скорее! Там Эдвард! В яму упал!
– В яму? – переспросил Уоллес. – В какую еще яму?
– Идем, идем! – бросил Джон, проходя мимо.
Двинувшись следом, Уоллес спустился с холма в заросли леса за полем.
– Вон там, – пояснила Абита, указав на пещеру среди россыпи каменных глыб.
Уоллес, взяв у Джона фонарь, заглянул внутрь.
– Эдвард! – позвал он. – Эдвард, ты здесь?
– Видно чего? – спросил Чарльз.
Уоллес покачал головой.
– Нет. Только ветки да листья.
– Там, в глубине, – повысив голос, пояснила Абита. – Яма в дальнем углу. И Эдвард в нее провалился, точно вам говорю. Я знаю. Пожалуйста, поторопитесь!
Уоллес оглянулся на братьев Паркеров, на Чарльза с Джоном. Не сумев отыскать Эдварда, Абита помчалась на ферму Паркеров, за помощью, однако никто из них в пещеру входить не спешил.
Выхватив у Джона второй фонарь, Абита направилась к пещере сама, но Джон схватил ее за плечо и удержал на месте.
– Постой, Абита. Где одна яма нашлась, могут найтись и другие. Тут с осторожностью надо.
– Некогда осторожничать!
Заметив среди палой листвы шляпу Эдварда, Уоллес поднял ее и протянул рвущейся из рук Джона Абите. Весь ее пыл разом угас.
– Держи, – велел Уоллес, сунув фонарь Чарльзу.
Чарльз прихватил с собой самую длинную веревку, какая нашлась в хозяйстве. Конец ее Уоллес обвязал вокруг одного из черных камней, подергал, проверяя, надежен ли узел, и кивнул Джону.
– Придержи ее, чтоб не совалась.
С этим он шагнул под свод пещеры. Следом за ним двинулся Чарльз со старшим из сыновей. Люком.
Люк с Чарльзом освещали путь фонарями, а Уоллес, не выпуская из рук веревки, шел чуть впереди. На ходу он ощупывал землю ногой, пригибал голову, чтоб не цепляться макушкой за низкий свод подземелья. При свете фонарей он ясно видел, что и земля, и листья изрядно истоптаны. Следы вели к небольшому отнорку в дальнем углу пещеры. Тут Уоллес замедлил шаг и невольно вздрогнул, но не от холода – от невесть откуда взявшегося дурного предчувствия.
Подойдя ближе, Люк с Чарльзом вытянули вперед руки с фонарями. Посредине отнорка темнел провал футов шести в ширину. На краю ямы Уоллес заметил топор. Еще раз проверив, надежно ли держится веревка, он двинулся дальше. Вскоре все трое склонились над ямой, заглянули вниз, и Уоллеса вновь охватила нешуточная тревога: казалось, оттуда, из глубины, на него смотрит сама темнота.
Сзади послышался шорох шагов. Обернувшись, Уоллес увидел за спиной Чарльза Абиту. Устремленный в яму, взгляд ее был полон ужаса.
– Вы его видите? – негромко, с отчаянием в голосе спросила она. – Хоть что-нибудь видите?
