Иными словами, внутри партии большинства была сформирована компания молодых депутатов, которая занималась тем, что на современном языке называется «троллингом», – приставала к министрам, мешая им восстанавливать страну после войны. Майор кавалерии Эдвард Вуд в этой стихии чувствовал себя на коне. За фронтбенчерами (фронтбенч, скамья для членов правительства или лидеров оппозиции. — М. Д.) он охотился будто бы за лисами в родном Йоркшире. Внутри их дружной братии обсуждались стратегии, планы по тому, как изловить очередную добычу. «В нашей парламентской группе мы постепенно разрабатывали все новые техники для взаимной поддержки. В предварительном обзоре недельной повестки, который нам помогал делать Огилви, мы решали, какие вопросы можно было бы задавать с пользой, как лучше всего их развить и кто бы от нас участвовал в дебатах. Во всех пунктах мы пытались поддержать друг друга, и если министр пытался всучить одному из нашей группы уклончивый ответ, другой немедленно вскакивал на ноги, возражая против такого бесцеремонного подхода к серьезному предложению моего почтенного друга»126. Это было похоже на травлю зверя группой охотников.
Основным вопросом тогда был жилищный. Премьер-министр Ллойд Джордж то и дело говорил о «домах для героев», и министр Аддисон нес персональную ответственность за их строительство. Группа Вуда наседала на Аддисона в Палате общин. «Справедливо или нет, но в той или иной форме день за днем шла охота. Это была большая забава, и я не сомневаюсь, что мы были раздражающим фактором и для министерской скамьи, и для кнутов»127.
Как обычно, остро стоял и ирландский вопрос. В начале 1919 г. даже началась ирландская война за независимость. Подавлять вооруженные восстания были призваны т. н. «черно-пегие»128 британские войска, которые действовали порой с особой жестокостью. Отчетность по этому вопросу в Палате общин делал министр по делам Ирландии Хамар Гринвуд. Не без указаний Ллойд Джорджа он часто оправдывал даже самые кровавые выходки «черно-пегих» или запросто отрицал их. «Многие были просто обижены, потому что скоро почувствовали, что это все было чистой ложью. Такая линия казалась мне глупой, аморальной и неправильной и была одним из двух самых больших компонентов в постепенном формировании моего убеждения, что я никогда не должен служить под началом Ллойд Джорджа, влияние которого на общественную жизнь казалось мне полностью вредным. И было бы желательным, как только представится возможность, покончить с коалицией»129.
Вуда смущали не столько репрессии, сколько факт их утаивания и попытки правительства скрыть свою истинную политику. Первым из консерваторов он решил выступить против этого, после чего тему подхватила и его группа, и другие депутаты, которые действительно были недовольны происходящим в Ирландии. Но, к сожалению, тот период для Эдварда Вуда был омрачен тяжелой, едва ли не тяжелейшей в его жизни утратой: летом 1919 г. умерла его мать, леди Агнес.
В феврале она перенесла операцию на сердце. В качестве оздоровительных процедур лорд Чарльз устраивал жене длительные прогулки с собаками по Йоркширу, а после повез на ее родину в Девоншир. Там были точно такие же утомительные прогулки, перелезание через забор на пляж, катание на лодке, которой управляла сама 80-летняя леди Галифакс, и другие спортивно-развлекательные мероприятия.
После подобной терапии неудивительно, что леди Агнес снова стало хуже, и, когда Галифаксы вернулись в Лондон, врачи провели ей еще одну операцию. Но на этот раз шансов на выздоровление у нее не было. Об этом незамедлительно сообщили лорду Чарльзу. Он принял решение рассказать об этом жене: «Я сказал: “ Нет никакой надежды, но это не продлится слишком долго. Мы должны быть храбрыми”. Она просто поплакала немного, и затем спросила:
“Это будет больно?” Я сказал: “Полагаю, что нет”, но она может сама спросить медсестру. Медсестра подтвердила то, что я сказал»130.
Леди Агнес причастили перед смертью, она попрощалась со своим мужем и слугами, наказала горничной «быть доброй с собаками», а также успела попрощаться со всеми своими детьми, включая и младшего, единственного теперь уже сына Эдварда. «Для меня, возможно, прохождение через это должно было стать нормальным и естественным. Смерть матери обязана остаться в самом строгом и уникальном значении для человека. Я все еще прекрасно помню первые дни той потери, мною, кажется, владел двойной и любопытно разъединенный ход мыслей. С одной стороны, абсолютно эгоцентричный в том смысле, что я чувствовал себя поразительно продвинутым, познакомленным с намного ярче выставленной ситуацией отношений жизни и смерти, чем те, что я знал прежде. Это было как будто я раньше сидел на не очень хорошем месте в театре; теперь – не из-за каких-то моих достижений, а просто потому, что моя мать умерла, – я был внезапно перемещен в первый ряд. С другой стороны, это было впечатление от самой моей матери, которое я инстинктивно чувствовал, но теперь мне это было представлено так наглядно, как никогда ранее до ее смерти. Объяснение, как я предполагаю, состояло в том, что, пока человек жив, он воспринимается в каком-то конкретном моменте, с частичным исключением других, не менее характерных, но не таких явных сознанию. Прекрасный баланс качеств, которые и составляют индивидуальность, очень трудно уловить. И конечно, после того, как смерть была зафиксирована глазами, как приобрела, наконец, форму, я почувствовал, что намного лучше понимаю ее, чем когда-либо прежде»131.
После смерти матери на Вуда выпала задача заботиться об отце, которому было уже 80 лет. С семьей они договорились присматривать за ним по очереди. Трагедия состояла в том, что религия не служила лорду Чарльзу привычным утешением. Он оставил президентство Английского церковного союза еще в феврале, в надежде, что сын наследует его пост. Но Эдвард Вуд не собирался делать религиозную карьеру, предпочтя сосредоточиться на политической.
По счастью, смерть жены не сломила Галифакса окончательно, и он постепенно начал оживать.
В Палате общин, благодаря умелым действиям группы консерваторов-бунтарей, Эдвард Вуд уже заслужил определенную репутацию. «Речи его не были беглыми. Он никогда не произносил блестящих фраз, не делал попыток эпиграмм. Все же его всегда слушали»132, – так вспоминал о нем коллега-депутат. Многих подкупала его всепоглощающая религиозность. Говорили даже, что «можно было почти чувствовать, как он молится»133. В тот период Вуд обратил внимание на себя и Стенли Болдуина, который позже будет говорить: «Если когда-нибудь наступит такое время, что партия, лидером которой я являюсь, перестанет привлекать к себе людей типа Эдварда Вуда, то я порву связи с такой партией!»134 Именно религия роднила этих двух столь по-разному скроенных людей. Болдуин (или С. Б., как его сокращенно называли) был политиком нового типа: бизнесменом, хватким, вертким, прямым, почти что «человеком с улицы», без титулов. Он выходил на лидирующие позиции в консервативной партии, которая готовилась к разрыву с Ллойд Джорджем и коалиционным правительством.
