у нас — штурмовщина, столпотворение…
По-прежнему не соображая ничего, Тимша подсел к нему на койку.
— Нам-то чего переживать?
— Дергас даже отпускников вернул…
— Зачем?
— Премию оторвать хочет! А из-за этого и ребята на тот свет пошли.
Оказывается, поступками людей управляли не только служебные, но и совсем побочные интересы, Тимша как-то не догадывался об этом.
— А что ж в тресте? — вспыхнул он. — Разве там не понимают?
Волощук угрюмо махнул рукой.
— В тресте у него дружки. Им тоже отчитываться перед начальством надо.
Косарь сонно заворочался.
— Спите вы, ду́рики! Наше дело рубать да вкалывать. А начальство само знает что к чему.
8
Что к чему давно знал и Суродеев. Просматривая доклад пленуму горкома, он старался представить, как будет воспринято то, что должны были услышать участники, и боялся, не покажутся ли скучными его цифры и выкладки.
Неслышно войдя в кабинет, дежурная сказала:
— Иван Сергеич! К вам из «Гипроугля»… представитель.
Не любивший, чтобы мешали, Суродеев недовольно поднял отяжелевшие веки.
— Чего ему?
Все уже разошлись. Взглянув на часы, показывавшие начало десятого, он с сожалением вздохнул.
— Ну ладно. Только ненадолго.
Это означало, что минут через пять-десять дежурная должна войти снова и напомнить о каком-нибудь якобы неотложном деле. Тогда, воспользовавшись предлогом, Суродеев прервет беседу и отпустит посетителя.
— Хорошо, Иван Сергеич.
Она вышла. Тотчас же в дверях показался высокий, в прорезиненной куртке на молниях, представитель. Он был лысоват, немолод и производил впечатление изрядно потрепанного жизнью, оставившей ему только эту куртку на молниях да завидную непринужденность в любом кабинете.
Суродеев поднялся навстречу. Как-никак, центральные учреждения не часто баловали Углеград вниманием.
— Рослицкий, — назвался представитель и, подав ему удостоверение личности в залоснившихся темно-красных корочках, сел, не ожидая приглашения. — Хотелось побывать у вас прежде, чем засяду в тресте. Управляющий, говорят, уехал. Так я… чтобы не терять времени.
— Да, его вызвали в совнархоз, — сказал Суродеев, возвращая удостоверение. — Завтра, наверно, вернется.
Словно приготовившись к обстоятельному разговору, Рослицкий достал папиросы. Они были дорогие, в большой, красиво расписанной коробке и чаще шли на экспорт, чем поступали в продажу.
— Ну? Что у вас хорошего?
— Есть и хорошее, и плохое, и всякое.
— А конкретно? По шахтам?
Суродеев понял, что так не отделаешься, и, вспомнив о новом щите, решил сплавить любопытствующего представителя к Дергасову.
— Применили тут у нас, на Соловьинке, кой-какое техническое новшество. Неплохо получилось.
— Что именно?
Прошло уже более пяти минут. Вот-вот должна была появиться дежурная, и, поглядывая на дверь, Суродеев стал скупо объяснять:
— Метростроевский щит в сильно обводненных пластах. Прокладывает горизонтальный штрек из готовых бетонных тюбингов…
В глазах Рослицкого мелькнуло нечто похожее на заинтересованность.
— Вот как! И много прошли уже?
— Метров четыреста.
Дежурная приоткрыла дверь и, не найдя ничего лучшего, сказала:
— Иван Сергеич, машинистка не разбирает вставку в докладе. Может, продиктуете ей?
— Сейчас, — согласился Суродеев. — Найдите мне, пожалуйста, Дергасова. Срочно.
Папиросный дым витал над столом. Рослицкий уходить не собирался.
— Съездите поглядите, — предложил Суродеев. — Наши горняки по-новаторски внедряют многое.
— А как с добычей?
— План полугодия выполним. Но могли бы и перевыполнить, если бы кое-какие шахты не отставали и не съедали усилия передовых.
— Да-а, это, к сожалению, не только у вас, — точно утешая, проговорил Рослицкий. — Дефицит угля в стране к тысяча девятьсот семидесятому году достигнет ста миллионов тонн или около двадцати процентов планируемой сейчас годовой добычи, — он явно старался произвести впечатление знающего, всесторонне образованного инженера. — И нужно не консервировать заложенные шахты, а как можно активнее развивать добычу.
Суродеев и сам думал об этом. Но в совнархозе с недавних пор сложилось мнение, что углеградские шахты слишком убыточны, и плановики, не сводя концов с концами, при каждом удобном случае настаивали не только на консервации заложенных, а и на закрытии работавших плохо.
Несмотря на занятость, ему хотелось поговорить об этом, хотя что-то в Рослицком и предубеждало Суродеева.
«Дефицит… дефицит! Нахватался, наверно, у большого начальства и рассуждает, — подумал он. — А насчет наших шахт — верно. Не о консервации надо беспокоиться, а добычу развивать. Так я и на пленуме буду докладывать…»
Раздался звонок. Суродеев снял трубку телефона.
— Дергасов? К нам приехал представитель из «Гипроугля»… товарищ Рослицкий. Интересуется вашим щитом. Сколько в этом месяце? Сто восемнадцать метров? Так вот: встретьте, расскажите, покажите, — и обернулся, как бы согласовывая дальнейшее. — Завтра пораньше, я думаю.
Рослицкий неторопливо подтянул молнию на куртке.
— Лучше бы сегодня. А с утра — в шахту.
Суродеев распорядился:
— Нет, давайте сегодня. Сейчас я вызову машину: через четверть часа он будет у вас.
С сожалением сунув окурок в пепельницу, Рослицкий поднялся.
— Это далеко?
— Да нет, за магистралью, — охотно объяснил Суродеев. И, выйдя в приемную, распорядился: — Анна Михайловна, вызовите машину; пусть Костя отвезет товарища Рослицкого на Соловьинку.
Попрощавшись, Суродеев пошел к машинистке. Взяв перепечатанные страницы доклада, задержался, стал просматривать, чтобы не столкнуться с представителем в приемной еще раз.
«Пускай съездит, поглядит, — думал он. — По крайней мере, кроме россказней об аварии, будет знать, что у нас кое-что положительное имеется!»
Внизу зашумела машина. Суродеев глянул в окно и, убедившись, что Рослицкий уехал, вернулся в кабинет. Сладковатый дымок дорогих папирос еще витал в воздухе.
«Экспортные! Для шику он их, что ли? Не будешь же каждый день такие…»
Немного погодя дежурная принесла заключительный раздел доклада. Суродеев подложил страницы по порядку и сел за стол. Под лупой, которой было заложено прочитанное, проступали слова: «Строительство коммунизма… навсегда войдет… величайших свершений».
Потерев виски, он устроился поудобней и снова попытался сосредоточиться. Хотя тезисы доклада были обсуждены членами бюро, Суродеев чувствовал, что к пленуму он еще не готов. Можно было провести его как должно и в то же время — как самое обычное мероприятие, после которого в плане работы осталась бы только невыразительная и скучная галочка. А можно было провести и так, что все коммунисты в шахтах, на стройках и предприятиях города почувствуют новый душевный подъем и с утроенной энергией возьмутся за работу.
Сделай он упор на имевшихся достижениях — никто не упрекнул бы, что это неправильно. Достижения, и немалые, определенно имелись: кому могло прийти в голову сбрасывать их со счета. Сосредоточь внимание на недостатках — тоже было бы верно. Недостатков хватало, а изживать их следовало решительней и скорее.
А можно было открыть и совершенно иной подход к людским сердцам, к душе каждого коммуниста — такой, какой находится только в самые счастливые минуты. Его-то и искал Суродеев, стараясь сосредоточиться душевно на самом главном.
Горняки, строители, ремонтно-механический завод и
