он этот дом своим. Дом там, где тебя любят, ждут, заботятся. Где нет лжи и лицемерия. Здесь он провел детство. Много было радости, надежд, связанных с этим домом. Сейчас же царила пустота. Родная мать стало чужим человеком. Страшно взрослеть за один день. Страшно смотреть вперед — зная, что ничего хорошего уже не будет. Что нельзя мечтать. Нельзя надеяться. Не бывает сказок. Есть человеческие пороки. Просто одним удается прожить жизнь и не встретиться с ними, другие же просто не замечают этого, живут и радуются. Роберто не знал, как ему быть дальше. Вроде бы он что-то решил для себя, определился, но вот привыкнуть стать роботом ему нужно время. Зато, наверное, так удобнее будет жить. Без чувств, без эмоций. Без надрыва.
Он вышел из машины. Ветерок тронул его волосы. Когда-то он наслаждался каждым дуновением ветерка. Сейчас же даже не обратил внимание, все естественно. Ему хотелось сделать глоток виски. Пить он не любил, но вот эта маленькая потребность в обжигающем напитке — согревала его на миг. Роб не удивился темноте в холле. Его никто не ждет. А Кристина бы ждала. Мысль, как молния пронеслась, всколыхнула боль, и исчезла. Как и сама Кристина. Почему так трудно забыть человека и выбросить его из своего сознания, своего сердца. Своей души? Почему воспоминания терзают? Почему боль потери и ненависть от предательства не могут найти равновесие в его сознании. Скрывая от всех свои чувства, Роб научился за это время надевать маску. Когда же она станет его вторым я, что не придется притворяться. Он налил себе немного виски. Сделал глоток. Это единственное давало ему ощущение того, что он еще не умер, что жизнь продолжается.
— Ты так сопьешься, сын, — Рамона смотрела на него сверху.
Роберто поднял взгляд. Его мать стояла на лестнице.
— Не спится? — усмехнулся Роб.
— Не груби, — Рамона стала спускаться с лестницы.
Роберто сделал еще глоток. Ему стало абсолютно безразлично, что подумает или скажет ему сейчас мать. Сам то он знал, что до алкоголизма ему далеко. Бокал виски в день или пара, еще не делают его алкоголиком.
— У тебя молодая жена, ты каждую ночь проводишь с ней. И в то же время таскаешься по другим женщинам. Чего тебе не хватает, Роб?
Роберто резко развернулся к матери. Его взгляд пронзительный, жесткий, казалось режет ножом. Его нутро кричало — тепла, любви, ласки, нежности, но это нельзя купить. Нельзя получить то, от чего в дрожь бросает все тело. Нельзя заставить любить, нельзя заставить хотеть. Буря, бушевавшая внутри, внешне даже не проявилась.
— Мужчине всегда мало. Он любит разнообразие. И потом, пока я молод — от жизни надо брать все, что в принципе я и делаю, — Роберто долил себе виски. Он не хотел уже пить. Но сейчас делал это назло матери.
— Что ты с собой делаешь?
— А что же я плохого делаю? Я работаю, при чем зарабатываю достаточно, чтобы обеспечить не только нас, но и своего тестя. Ему кстати была нужна большая сумма денег. Он их получил. Ты же тоже этого хотела. Хотела его политической карьеры. Кстати, может он твой любовник?
Рамона открыла рот от услышанного. Вся ее сдержанность. Всего лишь маска приличия.
— Как ты смеешь, — она занесла свою руку для пощечины, но Роберто перехватил ее руку, сдавил, не причиняя сильной боли.
— Не смей поднимать на меня руку. Я уже предупреждал тебя. Я стоял перед тобой на коленях, но ты была непреклонна. Теперь ты пожинаешь плоды, что посеяла, — Роберто отпустил руку матери, сделал два больших глотка. — И потом, что я такого сказал. Это всего лишь одна из сторон жизни. Если мужчина общается с женщиной, при чем достаточно долго, то явно между ними что-то есть, было или будет. Как говорится вопрос времени.
— Что ты говоришь, — Рамона была поражена услышать такие слова от своего сына.
— Правду. Так ты спала с Армандо? Может ты изменяла отцу с ним еще в молодости. Все может быть. И сейчас твое слово против моего. И где правда? И потом какая она — правда? Всего лишь пустые слова. Оправдания. За чем? Ни к чему. Мне абсолютно безразлично, что ты можешь или хочешь мне сказать. — Он поставил пустой бокал на каминную полку. — Да, кстати, ты мне напомнила — наверху меня ждет молодая жена. Пора бы уже напомнить о себе.
Роберто прошел мимо матери, впервые она не могла подобрать слова.
— Ты знаешь, иметь несколько женщин имеет свою привилегию сравнивать и оценивать. Хотя думаю, что тебе это знакомо, мама.
— Роберто, твой цинизм не имеет границ.
— О, мама. Я еще даже не начинал.
— И так ты собираешься воспитывать своего ребенка? Какой пример ты ему будешь показывать?
На этих словах Роберто остановился.
— Воспитывать ребенка, — он сделал паузу, — я, пожалуй, доверю тебе. У тебя это хорошо получается. Смотри какой сын у тебя вырос. Пойду постараюсь, чтобы у тебя было кем заниматься. Чтобы ты наконец-то оставила меня в покое.
Роберто быстрым шагом направился к двери своей спальни. Захлопнув дверь так, что Палома подскочила на кровати.
— Что случилось? — она растеряно смотрела на своего мужа.
— Муж пришел, а жена его не встречает — вот что случилось, — Роберто раздраженно стал снимать одежду, не обращая никакого внимания на испуганную женщину. Раздевшись, пошел в душ.
Палома встала с кровати, собрала разбросанную одежду. Вся одежда была пропитана женскими духами. Ее муж встречается с другими женщинами. Паломе было больно осознавать, но ничего поделать, даже сказать ему об этом она не могла. У них договоренность, что она не имеет права вмешиваться в его жизнь. Сможет ли она вынести все это…
Алехандро засиделся на работе допоздна. Идти домой не хотелось. Ехать на ранчо, после утреннего события — не было абсолютно никакого желания снова там появляться. Хотя бы какое-то время. И все же радость переполняла его. У него будет ребенок. Это будет сын. Он знает, уверен. В его семье рождаются только мальчики. Другой мысли он даже не допускал. Алехандро стал обходить кабинеты. Его переполняло чувство обладания всем этим имуществом. Увидев свет в одном кабинете, Алехандро нахмурился. Это был офис Николаса. Все было хорошо в работе, но присутствие Николаса. Сына этой женщины. Как вечное напоминание ее незримого присутствия в его жизни. Как бы ни старался Алехандро, не замечать Николаса, он не мог. Он мог порой его подставлять. Но отец пресекал эти его попытки. Любая ошибка Николаса воспринималась, как подножка Алехандро.
