Другая сторона этой истории – сторона жены – рассказана в мемуарных эссе философа и диссидента Григория Соломоновича Померанца (1918–2013), написанных в 1970–1980‐е годы и опубликованных в 1990‐е. Он стал третьим мужем тогдашней жены Мелетинского и посвятил несколько мемуарных очерков этой истории.
В одном из этих очерков, с прустовским названием «В сторону Иры», подробно рассказана история его жены, давно умершей126. В начале 1950‐х годов Померанц находился в заключении в том же лагере, что и Мелетинский. (Он фигурирует у Померанца под фиктивным именем «Виктор».) В лагере они вели серьезные философские разговоры (в ходе которых Померанц разочаровался в своем былом гегельянстве); там, сквозь решетку лагерных ворот, он увидел красавицу-жену «Виктора», приехавшую на свидание к мужу. Там же он слышал от «Виктора» рассказы о героическом поведении его жены во время следствия. (Все трое знали друг друга еще до ареста, по Ленинградскому университету, где они участвовали в семинаре В. М. Жирмунского.)
После освобождения, навещая по просьбе друга (который еще находился в заключении) его жену, Померанц влюбился в Иру, и, когда «Виктор» вернулся, она уже была тайной женой Померанца, хотя прежде он «был гораздо ближе к Виктору, чем к Ире». В другом мемуарном эссе, «Неразрешимое», Померанц описывает свою сложную моральную и эмоциональную ситуацию. Сочувствуя Ире в истории ее трудных отношений с «Виктором», во многом несправедливым к жене, он и сейчас чувствует вину перед другом127.
Позже они расписались, чтобы в случае нового ареста ее пускали на свидания, хотя Ира «брак считала учреждением безнравственным» (57)128. Преждевременная смерть Иры в 1959 году, во время операции туберкулезного легкого, оборвала их счастье. (Померанц упоминает, что Ира заболела туберкулезом во время трудной жизни, которую она вела, когда «Виктор» находился под арестом; таким образом, и ее смерть оказывается связанной с террором.)
Померанц узнал от Иры и другие подробности об обстоятельствах следствия. В отличие от Мелетинского, Померанц не скрывает интимных обстоятельств, причем он описывает всю ситуацию с точки зрения женщины:
Ира называла следователя не иначе, как Порфирий Петрович. Главным козырем были письма Виктора к другой женщине. Ира прочла – и глядя в неповторимый почерк мужа, твердо сказала, что письма поддельные. Порфирий Петрович решил переждать. Он был уверен, что чувство оскорбленной гордости сработает (там было несколько обидных строк) (53).
Но коварный следователь ошибся в расчетах. Обманутая и обиженная жена не только не предала мужа органам госбезопасности (несмотря на два месяца интенсивных допросов); более того, не зная, что любовница мужа дала-таки показания, она вступила в дружбу с соперницей. Цель мемуариста – показать, что перед лицом власти этой женщине («трижды выходившей замуж и десятки раз нарушавшей седьмую заповедь» [57]) был присущ особый код чести: сильнее любви и ревности было чувство солидарности с гонимыми и преследуемыми.
Ее моральное чувство (поясняет Померанц) сформировали русские стихи, этот «псалтырь интеллигента» (54), и «чувство верности стиху заменяло Ире мораль» (57). Суть ее отношения к жизни, как пишет Померанц, можно выразить стихами Ахматовой «Какая есть. Желаю вам другую…» (91). Он цитирует знаменитые строки этого стихотворения: «Чужих мужей вернейшая подруга / И многих неутешная вдова». Этими словами неоднократно пользовались женщины эпохи террора в качестве самоопределения129. Померанц познавал противоречивую природу своей тогдашней жены, когда (много позже этих событий) читал, погружаясь в их атмосферу, воспоминания Надежды Яковлевны Мандельштам (58) и роман Булгакова «Мастер и Маргарита» (60).
Мемуарные эссе Померанца содержат и детали более ранней жизни Иры. Он описывает, как во время войны в Ташкенте она оставила своего первого мужа, отца ее двоих детей, ради «Виктора». Обманутый муж отправил в органы донос на соперника, который тогда только что вышел из заключения, и через несколько лет в ходе «антикосмополитической» (то есть антисемитской) кампании этим доносом воспользовались для того, чтобы начать новое дело против «Виктора» (в отличие от жены, он был евреем). Мелетинский в своих мемуарах приводит фамилию бывшего мужа, по доносу которого он был арестован (Моисеенко); у Померанца в эссе «В сторону Иры» упомянуто его имя (Сергей): дополняя друг друга, две мемуарные публикации предают гласности имя доносчика.
В 1990‐е годы, когда мемуары Мелетинского и Померанца появились в печати, среди читателей были люди, которые лично знали тех или других героев этой истории, и они могли дополнить недосказанное или неизвестное этим мемуаристам. Так и случилось: кое-кто дополнил подробности130. Другие промолчали.
Но это еще не все. Задолго до того как были написаны эти мемуары, история Ирины была рассказана в романе журналистки и писательницы Фриды Абрамовны Вигдоровой (1915–1965) «Любимая улица», опубликованном в 1964 году, в конце оттепели. (В том же году Вигдорова сделала запись процесса Бродского, за что в свою очередь подверглась преследованиям; черед год она умерла от рака). Роман был переиздан в 2002 году131. Один из персонажей романа носит имя Ирина Игнатьевна. (Именно так звали жену Мелетинского – полное имя, Ирина Игнатьевна Муравьева, называет в своих воспоминаниях, дополняющих эту историю и другими подробностями, дочь Вигдоровой132.) В задушевном разговоре с главной героиней, всепонимающей медсестрой (за которой стоит образ самого автора) накануне опасной хирургической операции Ирина Игнатьевна поверяет драму своих отношений с мужем:
