немного осталось, а вам жить да жить. Детишки пойдут, а вы даже золотишко, которое есть, поменять не сможете без нужных людей. Так что думайте. В Тайшете лавка уже закрыта, в Конторке ещё работает, но до поры, а к тому времени у нас уже будет найден выход. Было бы здесь десятка три-четыре дворов, можно было бы и здесь открыть что-нибудь — а так хлопоты и только.
Через пару дней Хрустов забрал товар, кучера Гришку и укатил.
Прошло лето. Осенние дела отвлекли от плохих мыслей: люди старались не упустить погоду, убрать хлеб, прибраться в огородах. О новостях узнавали только тогда, когда ездили за покупками в Туманшет и Камышлеевку, но и там многого не знали. Слышали, что появились партизаны, которые выступили против белочехов, гибли люди. Вести толковали по-разному, у каждого своя правда, только было понятно, что уже дерутся по-настоящему. Чувствовалось, что армии врага противостоит не горстка крестьян, а крепкое партизанское соединение, куда входили отряды из многих деревень, находившихся поблизости от железной дороги и от больших поселений.
Активные боевые действия начались в конце зимы 1919 года, когда очередной колчаковский отряд направился в Шиткино за продовольствием. Партизаны обстреляли их, а когда белые побежали назад, у людей появилась уверенность в том, что с белогвардейцами можно воевать успешно. Дело дошло до того, что в середине апреля был послан карательный отряд, чтобы выбить партизан из сёл Бирюса и Конторка, где они находились, но атака была отбита. Через несколько дней карательный отряд вместе с белочехами повторил попытку, применив пушки и броневик. Бой длился весь день, села горели, но каратели не смогли взять ни Бирюсу, ни Конторку. Сёла сильно пострадали: сгорели церкви, были разрушены дома, много погибло людей. Больше каратели не решались вступать в бой с партизанами.
Хрустов приехал в Тальники в конце апреля по последней дороге — через неделю всё стало таять. Старик выглядел усталым и несчастным. Он подъехал не, как обычно, шумно и весело, а тихо и остановился у дома дочери. Сидел в кошёвке и смотрел на калитку, потом едва поднялся и подошёл к лошади.
— Батюшка, что случилось? — испугалась Лиза, не видевшая отца таким.
Родион раскрыл ворота и завёл лошадь во двор. Илья Саввич посмотрел, как Родион распряг коня, и медленно вошёл в дом.
— Тебе чаю или квасу? — спросила Лиза.
— Дай квасу, а лучше водки налей, — сказал отец, садясь на лавку.
— Да что случилось?
— Нестора схоронили.
Лиза присела рядом с отцом и прикрыла рот ладонями.
— Под обстрел попал в Конторке — лавку разбило полностью, а он там был. Дом тоже сгорел, ничего не осталось. Похоронили рядом с матушкой. Лаврен с Акулиной погибли: дом их сгорел, внучка где-то спряталась, жива осталась. Сирота теперь. Полдеревни домов выгорело.
Лиза поставила бутылку водки на стол и закуски, Родион, слышавший весь разговор, был поражён вестью.
«Как же так, ведь мирная деревня, не фронт какой, а смотри, что делается? Это война настоящая».
Вечером у Родиона собрались все жители деревни, всем хотелось узнать о своих родных: почти все они были родом из Конторки. Жалели Лаврена, жалели своё село, дорогое с детства. О других погибших Хрустов не знал, и каждый из мужиков надеялся, что его не коснулось горе. Решили, когда пройдёт река, ехать в Конторку, может, придётся забирать своих родных сюда.
Илья Саввич несколько дней ходил сам не свой. Помогал Родиону готовить инвентарь к пахоте, ходил к Евсею и подолгу о чём-то разговаривал с ним. Недели через две он снова был готов заниматься своими делами несмотря ни на что. Уезжая в Тайшет, он только и сказал зятю:
— Хочешь ты или нет, но придётся ехать в Тайшет. Особенно когда дети пойдут, их учить надо, а ещё при них надо быть — вот и думай. Пока же никуда не трогайтесь, а место, что говорил, на Туманшете присмотри.
Управились с покосом только в середине августа. Лето клонилось к закату. Всё чаще, умываясь обильными утренними росами, небо становилось бездонно-синим, ночами падали звёзды в огромном количестве — столько желаний не было, чтобы загадывать.
— Пойдёшь со мной на Туманшет? — спросил Родион жену.
— Пойду, — сразу же согласилась она. — А когда?
— Завтра утром и двинемся, мы всего на неделю сходим, мне кое-что посмотреть надо.
— Пешком?
— Пешком. Мы далеко не пойдём, порыбачим немного, посидим у воды. Ухи поедим свежей.
— Всё, я иду собираться, — сказала довольная Лиза и стала напевать любимый мотивчик.
— Пусть Мишка присмотрит за домом, мы с Лизой сходим на Туманшет. Помнишь, я тебе говорил про место, где можно зимовьё поставить — хочу ещё раз глянуть, — сказал Родион брату.
— На охоту туда бегать собрался? — спросил Евсей.
— Нет, там тайга поделенная, просто переждать там лихое время можно, если что.
— А как же хозяин угодья?
— Я с ним говорил, он не против. Туманшетский мужик, уже в годах, а сыновей у него нету, использовать некому. Но я не для охоты ищу место, он это понимает. А вот рыбачить там можно сколько хочешь, только ямы надо делать, иначе рыбу сквасишь.
— На рыбалку решил перейти?
— Думки есть, пока не знаю.
— С Лизаветой пойдёшь?
— Пусть сходит — всё ж отрада.
— Ну и пускай.
Шли напрямую через лес, Родион предусмотрительно раздвигал ветки, где они мешали проходу, помогал жене перелазить через огромные валёжины. К полудню подошли к речушке, она была немного больше той, что протекала у них в Тальниках.
— Сейчас перебираться будем на другой берег, — сказал он.
— А как? — удивилась Лиза.
Кругом не было никакого перехода. Родион снял обувь и стал за- касывать штаны.
— Ты прямо так пойдёшь через речку?
— Да, вода не очень холодная, перейду.
— Ая?
— И ты со мной.
— Я боюсь.
— Ладно, пока посиди, посмотри, а потом решим, как ты пойдёшь. Лиза присела на траву, отмахиваясь ветками от назойливого гнуса.
Родион перешёл реку, она оказалась неглубокой, всего по колено, положил там вещи и вернулся за женой.
— На лошади умеешь ездить? — спросил Родион.
— Немного умею.
— Тогда верхом на муже и труда не составит.
Лиза крепко обняла за шею мужа.
— Ты меня так задушишь, — сказал он.
— А так я упаду.
— Не упадёшь, держать буду, небось своя, не чужая.
— То-то, что своя, держи крепче.
На
