— Смерть исправит все ошибки моего прошлого, смертьсделает так, что больше не будет никакого Тонио, Тонио-евнуха,Тонио-певца! — прошептал он. — На смертном одре она призывала тебя,понимаешь? Она произносила твое имя!
Он сделал еще один глоток бренди, вызвавший приятную дрожьво всем теле, и облизал губы, чтобы продлить вкус.
— И ты узнаешь, как я заплатил за все это, как ястрадал, как дорого стоил мне каждый момент, который я тебе отдал! А теперь мнеуже нечего отдать тебе, мой незаконнорожденный сын, мой неукротимый инеотвратимый соперник! И теперь ты умрешь, умрешь для того, чтобы я смог жить!
Ветер развевал его волосы, обжигал лицо, проникал дажесквозь тонкую ткань камзола, заметая между ног полы длинного черного табарро.
Но, даже качнувшись вбок, отмахиваясь от видения комнатысмерти, от которого в эти последние недели ему ни на миг не удавалосьосвободиться, Карло заметил, что прямо к нему через всю площадь движется —совершенно реальная — фигура женщины в траурном одеянии, которую он уже не развидел в эти последние пьяные, полные враждебности, горькие дни на улочке, нанабережной и снова на улочке.
Он прищурился, свесив голову набок.
Ее юбки так медленно плыли над сверкающей водой, чтоказалось, будто она движется не за счет напряжения мышц, а усилием еголихорадочного скорбящего сознания.
— А ты часть всего этого, моя дорогая, — прошепталон, наслаждаясь звуком собственного голоса в голове, хотя никто другой незамечал ни его самого, ни откупоренной бутылки в его руке. — Ты знаешьэто? Ты часть этого, о безымянное, безликое, но такое красивое создание! Какбудто собственной красоты недоставало этому месту, и оно породило тебя, одетуюкак смерть, черную как смерть, вечно приближающуюся ко мне, словно мылюбовники, ты и я, смерть...
Площадь качнулась и снова встала на свое место.
И тут бренди, вино и его собственные страдания, каким-тообразом смешавшись, сделали свое дело: наступил момент, когда он мог вынестивсе. «Да, Тонио придется умереть, потому что у меня нет выбора, потому что я немогу поступить иначе! И пусть — если нужно — это растворится в поэзии, о мояпевчая птичка, мой певец, мой сын-евнух! Моя длинная рука дотянется до Рима,схватит тебя за горло, и ты замолкнешь навсегда, зато я тогда смогу наконецдышать!»
По аркадой маячили его бравос, никогда не отходившие от негодалеко.
Карло захотелось снова улыбнуться, почувствовать улыбку насвоем лице. Площадь, сверкающая так ярко, должна просто взорваться бесформеннымсиянием.
Но уже другое чувство давило на него, другое видение,что-то, растворяющее это приятное удовольствие и предлагающее ему вкус... чего?Чего-то похожего на беззвучный крик из разинутого рта.
Он выпил бренди. Может, всему виной эта женщина, или что-тов движении ее юбок, в ее вуали, прилипающей под ветром к лицу, вызывало в немстранную легкую панику, заставляющую делать глоток за глотком?
Она приближалась к нему, так же как приближалась к немураньше!
Кто она? Может, куртизанка, одетая в черное в знак Великогопоста? И она идет именно к нему, она подходит! Кажется, что из всей снующейтолпы она выбрала именно его своей целью, именно его, да-а-а-а! Она преследуетего, в этом нет никакого сомнения. А где же ее служанки? Может, они прячутся всторонке, как и его люди?
Ему нравилось воображать, что она его преследует. Да, онаего преследует. Из-под своей черной вуали она видела его улыбку. И видит егоулыбку сейчас.
«Я хочу этого, я хочу всего этого! — Он даже заскрипелзубами. — Я хочу этого, я вовсе не хочу страдать, только скажи мне, толькоскажи мне, только пусть они скажут мне, что он мертв!»
Карло распахнул глаза. А когда увидел смутный овал ее белоголица и движения ее рук под плывущей вуалью, она показалась ему не человеческимсуществом, а каким-то призраком, посланным ходить за ним по пятам и успокаиватьего.
Внезапно она повернулась спиной, но не прекратила движения.Это было такое удивительное зрелище, что он, слегка наклонив голову, сноваприщурился, чтобы лучше видеть.
Она удалялась, и теперь все эти складки газа развевалисьперед ее лицом, а юбки колыхались на ветру. Несмотря на каблуки, она ни разу неоступилась, шла решительной мужской походкой, а потом снова повернулась кругом.
Карло тихо засмеялся. Он ни разу в жизни не видел, чтобыженщина вела себя таким образом.
И когда она повернулась, юбки, разлетевшись, повернулисьвместе с ней, и она стала снова приближаться к нему тем же жутковатым невесомымшагом, и тут же он почувствовал резкую боль в боку.
Вместе с выдохом из его груди вырвался какой-то свист.
«Пьяная, глупая куртизанка, вдова — кем бы ты нибыла, — думал он, и злоба просачивалась в него, словно на его теле вдругпоявилось какое-то темное пятно, через которое мог поступать яд, — что тызнаешь о том, что находится вокруг тебя, и можешь ли вообразить, что ты — частьвсего этого, этой красоты! Ты часть этой красоты, независимо от твоих убогих,банальных и неизбежно омерзительных мыслей!»
Бутылка была пуста.
Он совсем не собирался ронять ее, и вдруг она разбиласьвдребезги о мокрые камни под его ногами. Тонкий слой воды пошел рябью. Осколки,блестя в воде, легли на дно. Карло наступил на них. Ему нравился звуккрошащегося стекла.
— Еще одну! — махнул он рукой. И краем глазаувидел, как одна из теней, приближаясь, становится все больше, становится всевыше.
— Синьор! — Ему вручили бутылку. —Пожалуйста, пойдемте домой.
— А! — Он откупорил бутылку. — А разве у менясегодня нет причины для печали? — Он злобно глянул в лицо Федерико. —Сейчас, когда мы стоим здесь, он, скорее всего, уже начал разлагаться, и всеэти бабы, что падали в обморок от его голоса, теперь плачут и причитают, а егодрузья, богатые и влиятельные господа Рима и Неаполя, наверное, готовят емупышные похороны.
— Синьор, умоляю вас...
Карло покачал головой. Снова та ужасная комната и тот... чтоэто было? ...Тот ужас, который он мог буквально почувствовать, как привкус наязыке. Когда она вдруг села на постели: «Тонио!»
Он положил руку на грудь Федерико и оттолкнул его.
И стал пить медленно, большими глотками, мечтая, чтобывернулась печаль, это светлое, бездонное чувство без волнения и тревоги.
А где же она, его женщина в черном? Куда же она делась?
Повернувшись на каблуках, он увидел ее всего в десяти шагахот себя. И он был уверен в том, что она повернула голову, чтобы посмотреть нанего, как только он бросил на нее взгляд!
