Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 192
отклоняется, и обогнули мыс, за которым земля фактически немного отклонялась к западу.
Теперь добрый Господь давал им благоприятные ветра и течения. Адмирал назвал этот мыс Грасиас-а-Диос. Моряки, посещающие это побережье, часто спрашивали меня, почему этот низкий и унылый мыс носит такое красивое имя. История путешествия Колумба, возблагодарившего Бога за возможность идти по ветру, является достаточным объяснением.
Обогнув мыс Грасиас-а-Диос, флот направился на юг вдоль восточного побережья нынешней Республики Никарагуа. Было долгожданным облегчением иметь возможность идти одним галсом. Они пронеслись через пролив Москито и миновали крутой мыс из красной глины, который называется теперь Брагманс-Блафф. В шестидесяти милях дальше начиналась другая линия бухт, дающих надежную защиту. Достигнув устья широкой и глубокой реки 16 сентября, каравеллы встали на якорь, и на берег были отправлены шлюпки за дровами и водой. Порывы задувающего с моря ветра поднимали такой прибой над отмелью, что одна из шлюпок пошла ко дну, а двое моряков из ее команды утонули. По этой причине адмирал назвал эту реку Rio de los Desastres[316]. Судя по описанию Фернандо, речь идет о Рио-Гранде, но исходя из маршрута, описанного Диего де Поррасом, этим местом вполне могло оказаться побережье Блуфилдса. Если принять последнее предположение, то флот должен был идти от мыса Грасиас-а-Диос непрерывно и днем и ночью.
В течение следующих восьми дней каравеллы продолжали огибать это побережье в южном направлении примерно на 130 миль, миновав южную границу Никарагуа и выйдя к гористой и живописной Коста-Рике. По времени их официального взятия под корону видно, что флот бросал якорь каждую ночь, так как повсюду можно было найти хорошую якорную стоянку в 5–7 саженей глубины на безопасном расстоянии от берега. Они миновали мыс, который Поррас назвал Кабо-де-Рохас (очевидно, Обезьяний мыс с его красными скалами) и прошли Сан-Хуан-дель-Норте (Грей-таун), который должен был стать последней карибской точкой Никарагуанского пролива. 25 сентября флот достиг области, именуемой туземцами Кариаи, где каравеллы провели десять дней, стоя на якоре за красивым лесистым островом (Киривири), названном Адмиралом La Huerta[317]. Скорее всего, этим островом был Ува, а местом – современный Пуэрто-Лимон в Коста-Рике.
Адмирал решил провести здесь некоторое время, чтобы дать людям хорошо отдохнуть, что, судя по всему, они и сделали с полным удовольствием. На берегу собралось большое скопление индейцев таламанка, вооруженных луками и стрелами, пальмовыми копьями с наконечниками из рыбьих костей и дубинками. Местные мужчины заплетали волосы в косы и наматывали их на голову. И у мужчин, и у женщин на шеях висели «орлы» из гуанина, так же «как мы носим Агнцев Божьих или другие реликварии». Колумб держал людей на борту, опасаясь неприятностей, однако туземцам так не терпелось приступить к обмену, что они сами подплыли к кораблям, привезя с собой множество хлопковой одежды и украшений из гуанина. Вскоре, оценив ситуацию с местным «бизнесом», Адмирал пришел к выводу, что у индейцев нет чистого золота, и отказался от торговли, однако отправил гостей обратно, нагруженных подарками. По-видимому, такой подход оскорбил туземцев, поскольку все подарки остались на берегу. Затем индейцы испробовали «древний метод» побуждения испанцев к началу вступления в торговые отношения. Они отправили на борт флагмана двух девственниц – около восьми и четырнадцати лет. «Эти девицы, – вспоминал Фернандо, – проявили большое мужество, ибо, хотя христиане и были им совершенно чужды, не выказывали ни горя, ни печали, а лишь всем видом показывали свою скромность». Адмирал велел их одеть, накормить и отправил обратно на берег, к большому удовольствию местного вождя. Полагаю, что присутствие тринадцатилетнего сына Адмирала, а не уважение к девичьей скромности объясняет такую ненормальную сдержанность моряков. Так или иначе, это весьма удивило туземцев и заставило их наделить испанцев сверхъестественными качествами.
На следующий день аделантадо сошел на берег в сопровождении секретаря, чтобы записать информацию, которую смог бы получить о Кариаи. Когда он начал задавать вопросы двум «высокопоставленным» индейцам, высланным в роли официальных встречающих, секретарь достал бумагу, перо и чернильницу. Эти предметы были восприняты пораженными туземцами как атрибуты колдовства, поэтому они в ужасе бежали, подбрасывая в воздух измельченную траву, чтобы рассеять магию прибывших богов, для которых свежие юные девственницы не представляли никакого соблазна.
Колумб, по-видимому, очень настороженно относился к этим людям, потому что только 2 октября отправил исследовательский отряд на более углубленную разведку. Моряки были восхищены изобилием и разнообразием фауны по сравнению с Антильскими островами. Они сообщили, что видели оленей, пум и некую разновидность дикой индейки, которую Колумб описал как «очень большую птицу с перьями, похожими на шерсть». Но самой любопытной и занимательной находкой стал «большой деревянный дворец, покрытый тростником с несколькими гробницами, в которых лежали высушенные покойники… без неприятного запаха, завернутые в хлопковую ткань; и над каждой могилой была табличка с вырезанными фигурами зверей, а на некоторых – изображение умершего человека, украшенное бисером, гуанином и другими вещами, которые больше всего ценят туземцы». Из-за сырости почвы ни одна из деревянных надгробных табличек не дошла до наших дней, но многие примеры рисунков, о которых упоминает Фернандо, были впоследствии обнаружены археологами на других предметах.
Как обычно, нуждаясь в переводчиках (поскольку Хуан Перес был освобожден много дней назад после выхода за пределы его языковой зоны), Адмирал приказал захватить двух индейцев и доставить на борт. Соплеменники, предположив, что их удерживают ради выкупа, отправили гонцов заключить сделку с мирным предложением, состоящим из двух пекари – диких кабанов этой страны. Колумб отправил послов на берег с подарками, но без их друзей. Один из пекари оказался таким свирепым, что бросался на всех находящихся на палубе и даже заставил ирландского волкодава, принадлежавшего Колумбу, спрятаться в трюме. Тем не менее кабан нашел себе достойного соперника в виде большой паукообразной обезьяны, подстреленной одним из арбалетчиков во время лесной разведки и доставленной на борт с ампутированной передней конечностью. Увидев обезьяну, пекари ощетинился и отступил, но Колумб решил свести их в схватке. Бедный примат, хотя и истекал кровью, обвил хвостом кабана, поддел за шею оставшимся передним когтем и вцепился зубами в морду, заставив его оглушительно визжать. Присутствующие покатывались со смеху – нежность к животным не была частью человеческого обихода в шестнадцатом веке. Колумб даже счел нужным рассказать отдельно про этот случай в письме к соверенам как о «прекрасном развлечении».
Из-за повсеместного использования индейцами таламанки украшений из гуанина Колумб заключил, что они принадлежали к народу массагетов, о котором упоминалось в Historia rerum ubique gestarum locorumque descriptio Энея Сильвия. Как обычно, пытаясь описать свои открытия
Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 192
