взгляд на сына. Он чуть хмурился, глядя на неё, приоткрытые губы едва заметно дрожали.
– Вы… – Эосфор вновь прищурился, хмурясь ещё больше. – Вы пришли поговорить со мной именно об этом, верно? – он немного нервно облизнул губы. Гарднер кивнула. Правда давалась так легко, когда она в третий раз за сутки пересказывала эту историю. – Почему? – и Рэйчел чувствовала, что Лукас всё понял.
У неё ещё был шанс сбежать. Сказать, что ей хотелось поговорить с тем, кто сможет её понять. С тем, кого, может быть, тоже однажды бросили под Рождество.
Но было ли это честно по отношению к нему? Нет. И он больше не заслуживал этой нечестности.
Гарднер потянулась к верхним пуговицам на своём платье и расстегнула их.
И отогнула воротник платья – ровно в ту же секунду, когда вернувшийся на этаж лифт сообщил о своём прибытии коротким звонком.
Раздались шаги. Рэйчел было не важно, кто пришёл – она смотрела на своего сына, желая поймать, может быть, последние секунды, когда он ещё не ненавидит её.
Шаги остановились возле спальни.
– Пожалуйста, – на голос сил не хватило – шёпотом попросила Рэйчел, – пожалуйста, скажи что-нибудь. Скажи что-нибудь, и я уйду.
Лукас молчал несколько секунд. Потом приподнял уголки губ. В тёмных глазах что-то изменилось, блеснуло.
Эосфор покачал головой и тихо сказал:
– Нет, – сглотнул, моргнул – и ресницы у него отчего-то увлажнились. – Нет, не уйдёшь, – и он протянул ей и вторую руку, как мог, пытаясь обнять.
Рэйчел беззвучно всхлипнула, подаваясь вперёд, чтобы ответить на эти объятия.
– Точно, – еле слышно вслух пробормотала Хлоя Харрис, медленно отступая назад из спальни. Она вспомнила конец своей практики – и то, как в больнице устроили небольшой, тихий праздник для студентов.
Гарднер была тогда в лёгком открытом платье с открытыми плечами. Вот, где Хлоя видела такое же родимое пятно. Вот почему оно показалось ей очень знакомым.
Что же – Лукас недавно потерял отца. Пускай он обретёт мать.
Харрис тихо отошла, оставляя их наедине – и задумчиво крутя на пальце кольцо, которое когда-то, судя по всему, принадлежало Рэйчел.
У неё почему-то защипало в глазах.
* * *
Точно так же в глазах у Хлои щипало, когда она смотрела на Эосфора спустя ещё несколько месяцев – на то, как он покачивается, пытаясь самостоятельно подняться по ступенькам к алтарю.
Быстро, по меркам выдуманных кем-то приличий – вообще почти спонтанно они сыграли свадьбу. Не пышную, как мечтала, может быть, Дженнифер Харрис, но это было и ни к чему: всем было уже известно, к чему приводит излишнее бессмысленное внешнее богатство. И у них было всё, что нужно для торжества: «Хэритэйдж», близкие люди, и отчаянное желание стать ещё ближе – настолько, насколько это вообще возможно.
Они знали друг друга так мало – но, казалось, это было не так. За это время им удалось прожить вместе целую насыщенную жизнь, из незнакомцев превратиться в настоящую семью.
Хлое было достаточно лёгкого красивого платья, которое она выбрала с Эммой и матерью, и того пространства, что имелось в церкви – а потом и дома, на первом этаже клуба. По-хорошему, она сказала бы «да» даже в растянутых джинсах и старой футболке – если бы ответа от неё ожидал Лукас. Потому что она чувствовала его любовь каждой клеточкой своего тела, знала, что вряд ли когда-нибудь ещё позволит кому-то так растопить своё сердце.
Ей нравилась эта жизнь; ей нравились те люди, что появились в этой жизни. Им ни к чему было ждать окончания следствия, закрытия последнего дела, связанного с семьёй Эосфора: все, кто был им дорог, все, кому были дороги они – были рядом. Им удалось пережить худшее – по крайней мере, Харрис очень надеялась на это. С обычными жизненными неурядицами можно было справиться – гораздо сложнее было бы пережить ещё одного снайпера, который в любой момент мог их разлучить.
Хлоя впервые торопилась жить, может – и не зря. Раз уж даже служба не смогла её толком растормошить, напомнить о скоротечности жизни и хрупкости счастья – это сделал Лукас.
Он всё же преодолел ступеньки – ходить Эосфор уже мог, и тело своё полностью чувствовал – но пока не был способен преодолеть большое расстояние без перерывов или без помощи. Мелинда успокаивала их – ему, в общем-то, ещё повезло. Лечение было успешным, и нужно было всего лишь нагружать себя почаще – ноги не получали нагрузки слишком долго, естественно, они держали его не очень хорошо.
Слёзы вдруг разом исчезли, когда Лукас вдруг оказался рядом. Харрис почувствовала его тёплые руки, и неожиданно для самой себя осознала: он действительно был тут. Он действительно справился со всем, что с ним случилось. Эти тёмные глаза больше не были полны страха, Эосфор смотрел на неё – чего так боялся сделать в момент их первой встречи. Лукас был готов её защитить, взять на себя заботу о ней и её будущем. Он ей это пообещал.
Поэтому ответ на вопрос священника был таким лёгким и очевидным, несмотря на все сомнения и страхи, что могли бы напомнить о себе – вернее, о ней самой. Старой Хлое из прошлого. Закрытой, неприступной, нелюбимой.
Теперь она была не такой. И всё изменилось: потому что её любили.
И девушка чувствовала это в каждом движении Эосфора: когда он надевал ей кольцо – новое кольцо, которое они выбрали вместе, – на палец, когда целовал, чуть притягивая к себе – чтобы не наклониться больше необходимого и не упасть, не навредить ей. Она чувствовала его любовь, когда он провёл её до машины – хоть и мечтал сделать это, подняв на руки, – девушка об этом знала, и не настаивала на скорой свадьбе, чтобы дать Лукасу эту возможность. Но он и сам не хотел ждать: видимо, решил, что поднять её на руки в первый день брака – не так уж важно. Главное – делать это потом, и почаще.
Впрочем, Харрис было сложно поверить, что она когда-нибудь позволит этому случиться. Не потому, что она была против: нет, просто, когда они, преодолев ещё полосу препятствий, оказались в клубе, когда обнялись, стоя в центре танцпола – непривычно пустого сегодня, и когда раздалась музыка – Хлоя поняла, что она хочет, чтобы это продолжалось вечно. Может, не сам танец – но то, что происходило во время него.
Они были безумно близки в тот момент, когда можно было просто прижаться к его груди. Рядом находился
