Костя вырвал оружие из пальцев Кира. Вырвал резко, с силой. Так, что тот не удержался на ногах. И, падая на колени на разогретый асфальт, глядя на догорающий автомобиль, Кирилл закричал.
Страшный крик, когда рвется душа. Когда я услышала этот срывающийся вопль, я поняла, что ничего страшнее в жизни не слышала. Вопль не до разрыва человеческих связок, он даже не особо громкий.
Он страшный именно срывами.
Прерывистостью.
Это неописуемо, это непередаваемо страшно, когда человек кричит и резко замолкает от того, что уже не может выносить.
Снова пытается закричать и еще больший удар боли, ломающий остовы, порождающий снова молчание, вновь страшнейший срывающийся крик, снова тишина, когда настигает последний удар осознанной боли и он просто непереносим и человек ломается. Беззвучно. Абсолютно беззвучно, но от этого запредельно страшно. Он сгорбливается и падает из колен на четвереньки, задыхаясь от ужаса и адской боли, плачет так страшно, без слез, когда ногти скребут разогретый асфальт, а он смотрит, не может отвести взгляда, умирает и не может не смотреть…
Страшно, когда погибает мужчина, когда задыхаясь, скребет нагретый асфальт ногтями так, что пальцы кровоточат, пока он, сгорбившись, ссутулившись, в срыве дыхания смотрит на горящий, покореженный металл. На то, где должен был гореть и он, но не случилось и не дали.
Кир вздрогнул всем телом и вскинул голову. Сделав судорожный глоток воздуха, оторвал предплечье от асфальта, скрюченными пальцами вцепляясь в руку брата.
Встал тяжело очень, с трудом перевел взгляд на Костю, и… улыбнулся ему.
В глазах провал в ад, в голоса преисподняя, когда вцепившись судорожными пальцами в предплечье Кости, рывком дернул его к себе и улыбнулся шире, склоняя голову и прозвучал шелест полной моральной гибели в смеющихся интонациях:
— Лиза была беременна, Кость. — Я, заскулив, смотрела, как деревенеет Костя глядя в его глаза, полные ревущего болью хаоса. — Поэтому я просил Таню перевести. Она хотела, — срыв голоса в надрывный сухой смех, полуприкус губы и уничтожающее, — чтобы ребенок рос в нормальной семье, — протяжные интонации, улыбка становится сардонической, — чтобы в нас не тыкали пальцем, чтобы не ломалась психика ребенка от тычков нормальных людей. — Губы снова скривились и цунами боли в широкой улыбке. — Нормально, да? — Отшвырнул руку Кости и низким утробным рычанием, с ненавистью глядя в глаза брата, — что, блядь, есть ваше ебанное нормально?! А, Кость? Как жить тем, кто под вас не вписывается?.. Надо жить по вашим правилам и похуй, что это ежесекундно больно, блядь?! Хочешь нормального отношения — живи как все, так, да? Ты знаешь, что такое боль, Кость? Когда не вписываешься, ведь так не принято же, поэтому причиняй боль себе и тому, кого ты любишь, убивай этим нахуй, ведь по другому жить нельзя… — улыбнулся страшно и сорвано. — Ведь нельзя так любить. Загнобят за такое. Не тебя, так того, кого ты любишь… — Тихо рассмеялся, отступая, когда Костя сделал шаг к нему, качающему головой, с безумием во взгляде на горящую машину, — я потерял все… я… всё, брат…я так не смогу, прости… я не смогу их хоронить… — и непередаваемый ужас в срывающемся голосе, в расширенных глазах, во взгляде на машину, — а мне и нечего хоронить…
Когда к нему так же снова шагнул Костя, Кир отстранился резко, снова отрицательно качая головой и глядя на машину. Его пошатнуло, повело, лицо искривилось, губы прокусаны до крови, струящейся по подбородку, он почти упал, но Костя шагнул решительнее и стиснул его в руках. Прижал его к себе, вздрагивающего, пока Костя, закрыв глаза, поднимал голову, прислонясь щекой к виску Кира, размыкал бледные губы, чтобы что-то сказать.
— Аркаш, — сорванный голос Юры, поднимающего мелко дрожащую меня на ноги, вернее, пытающегося это сделать и я запоздало заметила кронпринцев в нескольких метрах застывших от догорающего автомобиля. Саня стиснул рот рукой, отворачиваясь, упираясь ладонью в крышу ближайшего седана, а Аркаша, с трудом дыша, неверными ногами сделал шаг назад, вжимаясь спиной в тот же автомобиль о который опирался его брат с той же целью — не утратить равновесия.
Аркаша только с трудом начал отводить взгляд на позвавшего его Юру, когда произошло страшное. Заставившее его сползти спиной по арке на асфальт, а Саню, только оглянувшегося назад, кратко, хрипло, гортанно рассмеяться, и выставив локти на крышу седана, стиснуть голову сведенными судорогой пальцами, уже едва сохраняя равновесие и обезумившим взглядом упереться в Костю и Кира.
На окровавленные пальцы Кости на затылке Кира. Обмякшего в его руках.
Я смотрела на широко расставленные указательный и средний палец Кости на затылке Кира. Смотрела на пулевое отверстие между ними. На кровь, струящуюся по светлым волосам. Смотрела на улыбку не открывающего глаз Кости, оседающего на колени с мертвым тела брата в руках. Смотрела на Костю, переставляющего эти руки так, чтобы обнять его, придвинуть к себе, сжать тесно, не открывая глаз, прикасаясь белыми губами к его виску. Не дыша. Слегка покачиваясь, обнимая плотнее, стискивая ладонь на пулевом отверстии, а между его пальцев обильно струилась кровь, когда он, сидя на асфальте, обнимал Кирилла, покачиваясь чуть вперед и назад, прижимаясь губами к виску плотнее и что-то шептал, вжимая его в себя.
Мир покачнулся, сузился, в нем исчезли звуки, запахи, исчезло все. Кроме моего хриплого, сдавленного смеха, когда внутри рушилось абсолютно все, когда я в испуге вжималась в Юру, скулила, глядя на Костю, открывшего глаза, сорвано выдохнувшего, глядя в асфальт, убаюкивающего на руках мертвого брата. Поднял взгляд на меня. Мертвый взгляд.
— Уве… зи… ее… — чисто по губам, едва шевелящимся и он посмотрел на Юру, выдохнувшего мне в затылок. А Костя, прижимая к себе Кира плотнее, перевел взгляд на кронпринцев. — Уез… уезжайт… те… сейчас… же… Зеля!
Приказ, ударивший по Зелимхану, вцепившегося в локоть бледного мужчины, одеревенело стоящего невдалеке от Кости и Кира.
Юра потянул назад меня, не в силах оторвать взгляд от Кости, снова закрывшего глаза и прижимающегося губами к виску Кира. Переставляла ноги не понимая почему столько людей вокруг. Сирены, крики, свет проблесковых маячков, сигналы пожарных, ругательства полицейских, разгоняющих толпу. Юра кратко переговорил с каким-то худощавым мужиком, возникшим рядом с ним, и подтолкнул меня к нему, одновременно приказывая тому отвезти меня на конспиративную квартиру. Несколько шагов до тонированного внедорожника чуть поодаль и мои ледяные пальцы потянули хром ручки задней двери. В салон не села, скорее упала, едва успев убрать ногу, когда за мной захлопывали дверь, чтобы через пару секунд сесть за руль.
Я не сразу поняла, что в машине не только я и водитель, что со мной рядом… то, что и человеком назвать сложно. Рванула к двери, но тихий голос Яна, выкладывающего пистолет себе на бедро, сжимая рукоять, ровно оповестил:
— Не нужно. Ты же не хочешь сейчас добить Костю своей смертью?
Смотрела в ровный, четкий в полумраке профиль Яна, глядящего в тонированное лобовое, пока автомобиль без особых церемоний разворачивался на дороге. Он улыбнулся уголком губ и посмотрел мне в глаза. Несколько мгновений молчал, потом произнес:
