чтобы согреться, на насквозь продуваемом невском льду, опасения за собственное здоровье (несколько жандармов получили морозные ожоги), еда всухомятку и рявканье начальства оставались позади.
А для начальства все еще было впереди. Впереди были неприятности. Дело об убийстве «старца» необходимо было тщательно расследовать, а оно могло затронуть многих могущественных людей.
Обрубленную глыбу льда с вмерзшим в нее Распутиным долго не могли поднять из воды – слишком тяжела оказалась, зар-раза, – несколько сот килограммов, поэтому обкалывать ее пришлось в дымной проруби.
– Осторожнее, ребята, рожу Ефимычу не повредите, – просил Курлов.
– Да куда уж повреждать, вашвысбродь, – отвечали городовые Курлову, – от портрета и так остались одни воспоминания. Если только глаза, но и они уже вытекли. Вашему Ефимычу уже ничего не страшно.
– Все равно, – просил Курлов.
– Выполняйте что приказано! – рявкал на городовых Глобачев.
Наконец увертливую глыбу льда обхватили несколькими прочными канатами и выволокли из воды, на льду ее обмотали веревками и потащили к берегу, к недалекому деревянному сараю. Там осторожно обкололи лед и отпрянули опасливо от «старца» – слишком уж страшен он был: висок проломлен, и в проломе застыло что-то розовое, кудрявое – мозги ли, сукровица ли, из красно-черной мешанины выглядывали сахарно-белые осколки костей, волосы в нескольких местах были выдраны вместе с кожей, висели на клочках – видно, Распутин ударился о край промоины, когда его сбросили с высокого пролета, борода была насквозь пропитана кровью, одна рука была свободна от веревок – видать, «старец» умудрился выдрать ее из веревок, хотел уцепиться за что-то, но…
– Слушай, а в воду он был сброшен живым, – удивленно проговорил Курлов.
– С чего ты взял? – спросил Глобачев.
– Во-первых, рука освобождена от веревок, во-вторых, пальцы сжаты в щепоть, словно для молитвы. Это он сделал уже в воде.
– У тебя водка есть?
– Есть бутылка «Смирновской», у адъютанта… А что?
– Давай выпьем.
– Что, хочешь Ефимыча помянуть?
– Мне он никто, чтобы его поминать. – Глобачев, морщась, покосился на труп Распутина, из-под которого в жарко натопленном четырьмя походными буржуйками сарае потекла уже красная струйка. – Просто противно… Хотя охранял я его честно, не давал, чтобы прикончили ножом где-нибудь на улице. – Глобачев вздохнул, потянулся изо всей силы, так, что захрустели кости. – Выпить хочется! Да и начальства сейчас сюда полным-полно прикатит… Померзли бы они с наше на льду!
– А где твоя водка?
– Городовым скормил.
Через три минуты адъютант принес из автомобиля бутылку «Смирновской», в жарком воздухе сарая она мигом запотела. Глобачев вновь покосился на Распутина:
– А он здесь не протухнет?
– Сейчас вырубим печки-буржуйки, и тут вновь станет холодно, как в преисподней.
– Не люблю покойницкие, – сказал Глобачев и, отвернувшись от Распутина, потянулся к своему стакану водки.
Залпом выпил, приблизился к крохотному хлипкому оконцу, врезанному в стенку сарая, глянул в него, прищурясь, и передернул плечами: на угрюмом низком небе возникла ржавая холодная полоса – наступившие затяжные холода обещали быть не просто затяжными и не просто лютыми: того, что ожидалось в ближайшее время, здешняя земля еще не знала.
До конца 1916 года оставалось всего ничего, несколько дней, наступал год 1917-й, исторический, и каким он будет, этот наступающий год, не ведал пока никто, хотя приближение его вызывало у многих некую щемящую пустоту в душе, тяжесть и странную затяжную тоску, будто была проиграна в карты собственная жизнь.
Перед сараем, погромыхивая парящим мотором, остановился один автомобиль, за ним второй, потом третий – «на свидание» к Распутину приехали сильные мира сего. Глобачев вздохнул и отвернулся от оконца, кинул стакан под стол, чтобы приехавшие не видели его, потом одернул на себе шинель и шагнул к двери встречать гостей.
…Вот и вся история про то, как жил, как грешил и как умер Григорий Распутин.
Впрочем, не вся…
У этой истории есть эпилог. И вообще, какая история может быть без эпилога?
Эпилог
А ведь великий князь Дмитрий Павлович был прав – из Распутина чуть не сделали святого. И только то, что в легких «старца» оказалась вода, не позволило его покровителям в высоких церковных чинах объявить «убиенного великомученика Григория» святым.
Хорош был бы русский святой, за которым тянулась такая дурная слава, – и развратник он, и пьяница, и вор, но этого не произошло. По православным канонам утопленник никак не может быть святым.
Когда приготовились к вскрытию – все в том же деревянном сарае, одиноко стоявшем на замершем берегу Невы, – из Царского Села поступило запоздалое распоряжение императрицы: «Тело не вскрывать!»
– Дура! – рявкнул Курлов. – Это же уголовное дело, а всякое уголовное дело должно иметь доказательства. Может, это вовсе и не Гришка! Продолжайте вскрытие! – Но в следующую секунду раздалось новое рявканье его же: – Отставить вскрытие!
Тело Распутина перевезли в мрачный Чесменский замок Екатерининской эпохи по прозванию «Кекерекексинен», где располагалась старческая богадельня, и вскрытие производилось там.
Труп «старца» при перевозке снова замерз, сделался каленым, как камень, поэтому часовню замка, где располагалась покойницкая, пришлось нагреть, как баню, – иначе бы Гришка вряд ли оттаял.
Когда тело вскрыли и в легких обнаружили воду, Курлов мрачно проговорил:
– Теперь понятно, почему наша императрица противилась вскрытию.
– Почему? – довольно наивно спросил профессор судебной медицины Косоротов.
– Разве непонятно, профессор?
Щеки Косоротова вспыхнули молодо, краска залила ему даже лоб.
– Все понятно, генерал, – сказал Косоротов. – А чтобы никто никогда не выступал больше с бредовыми идеями, мы специально зарисуем в нашем протоколе, что покойный был сброшен в воду живым и дышал водой. После этого святым ему не бывать уже никогда.
– Да, это самое лучшее – зафиксировать правду в бумагах, – согласился с профессором Курлов.
Что и было сделано.
Симанович не замедлил пустить слух по Петрограду, что тело «старца» нашел он.
Вот что Арон написал по этому поводу в своем дневнике: «Было очень трудно найти то место, где тело Распутина было сброшено в воду. Но мой сын Семен нашел около моста галошу Распутина. Мы также заметили следы крови, которые вели к одной проруби. В полверсте от этого места мы нашли тело Распутина. Оно было сильно занесено снегом. По-видимому, Распутин выбрался из воды и потащился по льду, и только благодаря сильному морозу он погиб; шуба на нем была продырявлена в восьми местах. Его правая рука была развязана и приподнята, как бы для сотворения крестного знамени. Наверное, ему еще в автомобиле удалось освободиться от веревки, и в воду он был брошен живым…»
Уголовного дела об убийстве Распутина не существует, царь его уничтожил. Сам. Лично. Великий князь Дмитрий Павлович был отправлен на юг, на Персидский фронт, в распоряжение начальника тамошнего отряда генерала Баратова. Юсупову также было предписано покинуть Петроград и переместиться в Ракитное – родовое имение, расположенное в Курской губернии.
Расставались Дмитрий Павлович и Феликс Юсупов трогательно, как родные братья, оба всплакнули: ведь последние дни они провели вместе и успели здорово подружиться.
– Прощай, брат, – сказал один другому, стирая слезы
