Не знаю, смогу ли удержать тебя на сложных трюках, но ты все равно пока не делаешь тройного. Давай я буду ловить, пока мы не найдем постоянного ловитора.
Марио явно сомневался.
— Везунчик, ты уверен, что этого хочешь?
— Так будет честно, — ответил Томми. — Теперь моя очередь.
Но начав тренировать ровный, как движения маятника, кач вниз головой — первый шаг в работе ловитора — он чувствовал странную тревогу. Томми когда-то учился этому, но успел забыть. Люсия приходила с ними — подавала Марио трапецию. Несмотря на протесты Томми, она настояла на том, чтобы ловиторку оборудовали «колыбелью» — специальной опорой для ног, которую обычно использовали женщины-ловиторы. С «колыбелью» шанс потерять хватку был куда меньше. Несколько дней Томми просто приноравливал свой кач к движениям пустой трапеции, а Люсия считала. Наконец, после многочисленных попыток, Марио сказал: «Ну что ж, попробуем».
Томми совсем забыл, что ловитор не видит рук вольтижера — только размытые очертания тела. Тем не менее, точные внутренние часы заставили его инстинктивно выбросить руки, и их запястья встретились с легким рывком.
— Видишь, — выдавил Томми. — Ничего сложного.
«У нас будто одно сердце на двоих», — подумал он на секунду и тут же забыл.
К его изумлению, оказалось, что выдерживать вес Марио ничуть не сложнее, чем свой собственный. А напряжение плечевых мышц было хотя и сильное, но совсем короткое.
Куда больше времени заняло оттачивание второй задачи ловитора, а именно умения отпустить вольтижера в нужный момент — чтобы тот угодил обратно на трапецию. Люсия целые дни наблюдала за их тренировками, и ее скептическое молчание беспокоило Томми. Ему хотелось, чтобы она хоть что-нибудь сказала — пусть даже и замечание. Как и в первое свое время работы с Сантелли, Томми жутко выматывался и дрожал от усталости. Руки и запястья постоянно болели: мышцы оказались слишком непривычны к такой нагрузке.
Анжело сдержал слово, и пять дней в неделю Томми работал на студии — падал то с лестниц, то в ванну, подменяя звезду эксцентрической комедии. Его удивляло, почему Марио ни разу не попробовал себя в этом деле, и впервые до него дошло, что для Марио с его судимостью некоторые двери навек закрыты. Но Марио — как с ним часто бывало — поднял эту тему по собственному почину.
Было уже поздно, и Томми в их общей комнате успел задремать — Люсия время от времени заговаривала о том, чтобы найти вторую комнату, но до дела так и не дошла — когда понял, что Марио не лежит рядом, а молча стоит у окна.
— Что случилось?
Томми не знал, что обеспокоен, пока не услышал собственный голос. Вообще-то, он полагал, что Марио поднялся в туалет или за сигаретой. Но когда слова эхом раскатились по темной комнате, Томми понял, что да, что-то не так, он просто этого не осознавал.
— Томми, тебе нравится работать каскадером?
— Ну да. И деньги мне не помешают.
— Мы настолько на мели?
— Ну, средства лишними не бывают. Если мы собираемся делать свой номер, деньги нам понадобятся. И новая сетка нужна.
— Что, утер мне нос? — спросил Марио со сдержанной пока жестокостью.
Томми сел в кровати.
— В смысле? Ты о чем?
— Тебе ведь нравится, что ты можешь делать то, чего я не могу?
Томми, все еще не понимая, таращился на него.
— Слушай, а ты бы предпочел, чтобы я объедал семью? Я не собираюсь сидеть ни у кого на шее. Нам просто надо принять тот факт, что, хотя мы и работаем вместе, иногда приходится разделяться. Я бы не стал поднимать шум, если бы ты снова начал преподавать в балетной школе. С чего ты на меня накинулся?
— Но ты подумал… — Марио шарил по столу в поисках сигарет. — Ты считаешь, что я злюсь из-за того, что Анжело предложил работу тебе, а не мне?
Вообще-то, Томми именно так и считал, но сейчас не согласился.
— Нет. Просто тебя что-то беспокоит.
Марио издал забавный звук, который с натяжкой можно было назвать смешком.
— Я недооценил Анжело. Я решил, что он не справится с искушением рассказать тебе, какой я трус. Что я до смерти боюсь, когда ты этим занимаешься, рискуя свернуть свою чертову шею, — его голос сорвался на полузадушенный хрип. — Не то чтобы это имело какое-то значение, но я почему-то много думаю об этой шее. Волнуюсь за нее.
Томми пораженно молчал. Если бы Марио вдруг вынес стекло, он и то удивился бы меньше.
— Анжело работает так каждый год. Ездит в родео, падает. Он в деле с тех пор, как на эту профессию появился спрос. Как-то предлагал и мне. Примерно в то время, когда я… вылетел из колледжа. И…
Томми услышал, как Марио тяжело сглотнул.
— Я запаниковал. Все запорол. Перепугался до усрачки.
— Господи, — пробормотал Томми, — ты пять лет работал над тройным сальто. А его, между прочим, называют «смертельный прыжок».
— Это другое. Совершенно не то же самое… совсем не то! Наверху я знаю, что делаю. Знаю, куда ведет каждое движение. А эти падения, когда надо, чтобы естественно, чтобы руки-ноги во все стороны, всякий раз по-другому. Я не могу. Это просто трусость.
— Не пори чушь, Марио! Падение есть падение… это инстинктивно получается!
— Анжело тоже так говорил, — сдавленно проговорил Марио. — Но у меня просто не выходит передать это послание из мозга в… мышцы, внутренности или куда там надо.
Разум убеждал Томми, что он задел больное место, угодил в неожиданный оплот нелогичности, что надо заканчивать разговор, но он не мог.
— Ну-ну, — сказал он, пытаясь по старой привычке перевести все в шутку. — Признайся, ты просто не можешь заставить себя сделать то, что не должно выглядеть красиво. Тебе нужны софиты и аплодисменты.
Дверца шкафа заскрипела, открываясь.
