высылка в 1979 году сразу тринадцати сотрудников посольства. Москва полезла на стену. Я попросил Трюдо о встрече. Было воскресенье. Принял он меня в своей резиденции и произнес:
— Господин посол, возможно, меня обманывают, а возможно, и вас. Посмотрите нашу видеопленку на этот счет. Назовите мне имена, кого мы напрасно высылаем, я немедленно верну их обратно. Могу перечислить все тринадцать.
Центр запретил мне просматривать пленку. После этого я направил предложения, как реконструировать аппарат посольства, чтобы впредь не ставить развивающиеся советско-канадские отношения под нелепые удары. Резидент КГБ сказал мне, что я зря послал эту телеграмму… Через неделю мне принесли сверхсекретную телеграмму от имени Андропова с обвинением, что я «недооцениваю задачи советской разведки на Североамериканском континенте».
А подробности были довольно пикантные, ставящие Крючкова и его службу в достаточно глупое положение. Столик, за которым шел разговор между нашим и канадским контрразведчиком, прослушивался. Канадец, которого вербовали, действовал по поручению канадских спецслужб, что одна симпатичная женщина из нашего посольства пыталась «сблизиться» с канадским министром.
Резидентура в посольстве была против этой злополучной операции, но Крючков настоял на ней, однако никакого наказания не понес. После телеграммы Андропова все встало на свои места. Должна была сработать традиция. Если крупный провал в разведке — виноват посол. Я засобирался домом. Но телеграммы об отзыве так и не поступило.
Секретарь ЦК Борис Пономарев рассказал мне, что на заседании Политбюро Андропов, докладывая об этом случае, заявил, что посол плохо справляется со своими обязанностями. Но тут бросил реплику Суслов: «Яковлева послом в Канаду не КГБ направлял». Суслов тщательно опекал партийную номенклатуру и ревниво относился к вмешательству в её дела. Андропов, по словам Пономарева, не мог скрыть своей растерянности, плюхнулся в кресло на полуслове. Суслова боялись гораздо больше, чем Брежнева».
Андропов никогда не вступал в конфронтацию с Сусловым, который, хотя и был женат на еврейке и не любил наследие Сталина, как суровый страж устаревшей марксистско-ленинской идеологии, не одобрял и осторожные космополитические связи Андропова, который знал об этом. Только после кончины Суслова, когда усилил свое влияние в Политбюро и ЦК, он осторожно начал свою «перестройку».
Зато числившийся философом и партийным идеологом член ЦК, главный редактор газеты «Правда» Виктор Григорьевич Афанасьев, занимавший эту должность с 1976 по 1989 год, в своих мемуарах отметил: «Ю.В. Андропов, заступив на пост генсека 12 ноября 1982 года, вызвал меня к себе. Войдя в кабинет, я прямо спросил: «Юрий Владимирович! Остаюсь в «Правде» или искать другую работу?» Он столь же прямо ответил: «Работайте. Вы нужны «Правде», а «Правда» нужна вам».
На нашу встречу отводилось 30 минут. Проговорили же около двух часов… Четкий график работы Ю.В. был нарушен. В приемной ждали министры и другие крупные деятели. Из себя выходил Андрей Андреевич Громыко, легендарный и грозный министр иностранных дел, член Политбюро. А мы все говорили и говорили. О газете, о печати в целом, о положении в стране, которое он оценил как крайне тревожное.
Его особенно беспокоили неурядицы в экономике, упадок трудовой дисциплины, коррупция, которая, как он сказал, зацепила и часть правящей верхушки. Тревожило Андропова состояние национальных отношений, о которых он, бывший шеф КГБ, знал куда больше, чем кто-либо другой. Заняться этими отношениями он так и не успел.
Поинтересовался Юрий Владимирович и моим мнением о целом ряде людей (без этого он не мог!), главным образом о руководителях газет и журналов. Сожалел о том, что в силу недостатка времени не может серьезно заняться средствами массовой информации, которые он называл четвертой властью.
Андропов был человеком высокой культуры. Он прекрасно знал литературу, писал в молодости хорошие стихи. Мог наизусть читать произведения классиков. Кстати, со стихами Андропова была связана любопытная история. Во времена правления Брежнева первый секретарь комсомола Тяжельников разыскал в родном городе генсека Днепродзержинске многотиражную газету «Знамя Дзержинки».
В которой в 1935 году была напечатана заметка о студенте металлургического института Брежневе с заголовком: «Имя его — большевик», где на все лады расхваливалась его героическая деятельность… Поэтому после избрания генсеком Андропова Тяжельников занялся поиском стихов нового лидера в Карелии. Узнав об этом, Ю.В. рассердился и отправил Тяжельникова послом в Румынию. Он не мог терпеть подхалимов и угодников (кроме Горбачева).
Мудрость, порядочность, осторожность, здравомыслие — таковы присущие ему высокие человеческие качества, — считал Афанасьев, — и еще было у него уважение к людям труда, к рабочим, ко всем тем, кто честно живет на свою зарплату. Для них он «придумал» дешевую водку (приносившую огромный доход в бюджет страны, но провоцировавшую пьянство…).
Генсек пытался навести порядок в нашем полухаотическом хозяйстве, укрепить трудовую дисциплину. Благое намерение! Но методы, которые применялись в этом отношении, были не очень красивыми. По всей Москве рассеялись сотни и тысячи контролеров, ревизоров для того, чтобы проверять, кто в рабочее время стоит в магазинах, смотрит кино, приводит себя в порядок в парикмахерской и т. д. Сограждан буквально отлавливали. Понятно, что это унизительно и оскорбительно для человека».
Диссидент Рой Медведев в книге «Генсек с Лубянки», изданной в 1993 году, тоже дает Андропову достаточно лестную характеристику: «В 1983 году следственный изолятор КГБ в Лефортове был переполнен, так же как и Бутырская тюрьма. Но большая часть заключенных относилась не к диссидентам. Здесь было немало недавних государственных чиновников, крупных чинов милиции и прокуратуры, работников управлений внешней торговли и внутренней таможенной службы.
В тюрьме оказалось немало партийных и советских работников среднего уровня, сидевших рядом с заправилами «черного рынка» и подпольными миллионерами. Андропов не был готов к глубоким и существенным преобразованиям в хозяйственном механизме. Он не помышлял о рынке и даже об ограничении функций Госплана и Госснаба.
Тем более не был готов он к изменениям в советской политической системе, он не строил никаких планов расширения демократии и гласности. Он не был реформатором, и его предложения во всех областях не шли дальше небольших улучшений и экспериментов, для которых вряд ли даже подходит слово реформа. Однако он не был готов идти для этого на те уступки и компромиссы, которые сделали бы возможным серьезные соглашения с Западом.
Андропов умер, не дожив до семидесятилетнего возраста и не выполнив большей части тех дел, которые намечал. В Москве и в провинции имелось немало роскошно обставленных квартир и особняков, где весть о кончине Андропова очень обрадовала их обитателей. Но большинство людей искренне скорбели и сожалели о его смерти, и эти люди продолжают помнить короткий, но важный для нашей истории и поучительный период его правления».
Волкогонов судил об
