Я тяжело вздохнула. С этой ненормальной привязанностью надо было что-то делать. Но явно не сегодня. Сегодня надо снять с нее, наконец, рабский ошейник. Я залезла в пространственный мешок, а контракт будто сам прыгнул в руки. Всего лишь две короткие фразы, и бумага осыпалась черным пеплом.
— Все.
— Когда мы уходим? — Рина помогла мне подняться.
— Сегодня, скорее всего ближе к вечеру, мне надо закончить дела.
Карина только покачала головой.
А у меня действительно были дела. Сначала я отправилась к Яру: надо было сообщить, что он теперь единственный претендент на теневой трон. Ворон встретил меня, как всегда, шикарным ужином и не менее шикарным десертом, вот только сегодня вкус изысканных блюд я оценить так и не смогла, хвалила по привычке, отвечала по привычке. Деньги за двух крыс Яр предложил отдать сразу же, но я лишь покачала головой. Нет. В деньгах я сейчас не нуждаюсь, а вот в ответной услуге когда-нибудь в будущем — вполне возможно. Вампир только улыбнулся, соглашаясь на долг крови.
После ворона я навестила шамана, и мы сняли с запястья дурацкий аматон, а еще я оставила ему пачку писем для Нарины. Да, с девчонкой мы все еще переписывались. По старинке, на бумаге.
Когда я закончила с шаманом, утро было в самом разгаре, и я отправилась в банк, закрыла счет стража, слив аржаны с него на счет ассасина. Это далось сложнее всего: пришлось заново надеть маску Белого. У меня тряслись руки и не слушались пальцы. Было страшно хреново, но все-таки я смогла. Не знаю как. Не уверена. Скорее всего, на чистом упрямстве.
Домой я вернулась в полдень и тут же бросилась собираться. Хотя что мне было собирать? Всего лишь яды и оружие из храна.
В какой-то момент через все те щиты, что я выстроила в своем сознании, до меня все-таки долетели отголоски эмоций Кристофа, и я чуть не скатилась с лестницы кубарем. Пришлось срочно лезть за ладаром.
Кадиз, скорее бы уехать!
Бирру мы покинули еще до сумерек, ушли порталом сначала в Долаклаву, оттуда — в Патбург и уже там пересели на лошадей. Возможно, я просто перестраховывалась, но в Долаклаве мне все еще казалось, что я чувствую его взгляд на своей спине. А я не хотела этого взгляда, слишком больно было. Словно режешь острым тонким лезвием только-только начавшую затягиваться рану.
Через четыре дня мы прибыли к людям, в один из крупных городов на юго-востоке, нашли небольшой домик практически в центре и более или менее обустроились. А как только обустроились, я сдалась. Завернулась с головой в свою боль, позволила ей рвать меня на части, перестала сопротивляться. Просто сил не было. Ни на что. Я бродила по дому, как привидение, иногда выходила в сад, садилась на старые качели и смотрела на снег. В Госпари уже выпал снег. Чистый и ослепительно белый. Я смотрела до боли, до рези в глазах, пока не выступят слезы, пока не замерзну окончательно.
Я перебирала и перебирала варианты, ища ответы на свои вопросы. Наверное, больше всего причиняли боль именно вопросы. Они окружили меня и загнали в угол, но как я ни старалась, избавиться от них не получалось. Тысячи вариантов, сотни тысяч возможностей — они сводили с ума. Святая кровь, я ведь продолжала надеяться, я слышала тонкий мерзкий голос надежды у себя в голове. Да когда же эта сука сдохнет?!
Около месяца я провела в этом подобии транса. Около месяца я продолжала принимать ладар, пока однажды не поймала себя на том, что куда-то потеряла целый оборот. Он просто пропал, я не могла вспомнить, зачем открыла хран, как у меня в руках оказался пузырек с белладонной. Я сидела на полу и рассматривала темную густую жидкость внутри, смотрела и думала, какова она на вкус. Эта мысль отрезвила, словно пощечина, горло сжало страхом и отвращением. Ярость поднялась внутри. Я вскочила на ноги, с губ сорвался низкий рык, и склянка с ядом полетела в стену, разбиваясь на осколки. Увеличивать дозу я не буду. Не нужны мне такие последствия.
Тем же вечером я отрешенно наблюдала, как вспыхнули и в мгновение сгорели в камине остатки травы.
И почему все думают, что вытащить из трясины может только время? Чушь. Надо просто хорошенько разозлиться, ну и, возможно, испугаться. Но именно злость помогла мне подняться ближе к поверхности затянувшего болота, и я смогла стряхнуть с плеч серый пепел боли, нашла нового ворона, взяла первый заказ. Обычная муха, все как всегда: изучить, найти слабое место и ударить.
Через суман я стояла на чужом балконе, сжимая в руках арбалет, наблюдая, как человек медленно раскуривает дурман, а вокруг него суетится камердинер. Как всегда, полное сосредоточение на мухе, как всегда белая дымка вокруг, как всегда все инстинкты на пределе.
Через три луча слуга покинет комнату, через пять лучей после этого торговец сядет в кресло, положит на колени книгу и еще через десять уснет. Я наблюдала за ним весь последний суман, никаких неожиданностей быть не должно. Впрочем, их и не было. Человек уснул, я бросила внутрь комнаты шарик, снявший хлипкие щиты.
Вдох — поднять оружие, вдох — плавно нажать на спусковой крючок, вдох — с тихим хлопком короткий болт срывается с тетивы, и в тот же момент меня впечатывает спиной в перила балкона.
Максимиллиан спокойно поднялся из кресла, застыл в дверях, с издевательской улыбкой глядя на меня, в левой руке пылало и искрилось какое-то заклинание. Я выгнула бровь.
— Знал, что за мной кого-то пошлют, — хмыкнул он. — Подготовился, — переливающийся зеленый клубок сорвался с пальцев и угодил мне в грудь, и… И отскочил назад в незадачливого мага, отброшенный тьмой. Тьмой, мать твою!
Муха рухнула на пол, тело пару раз дернулось, и парень затих. А я все еще стояла на гребаном балконе и смотрела на облако тьмы, висящее перед глазами. Что-то дернулось внутри, задрожало, и отголосок чьего-то затухающего гнева разнесся по венам, но через вдох его смело волной удивления.
Твою мать!
Из Госпари надо было срочно уходить. Рина предложила скрыться в Мастерате, пришлось долго объяснять маленькой вампирше, что Дом ассасинов не место для нее, да, собственно, и для меня тоже. Не с двадцатой ступенью. И мы ушли на север, в Онтаро. Еще через суман меня с головой накрыла жажда, я выпила крови Рины, и на следующий день мы сбежали к грунам, в Лиму, сбежали от князя. Я знала, что он в Онтаро, как только Кристоф вышел из портала. Знала по тому, как напряглась и завибрировала внутри тьма, по тому, как перестало хватать воздуха, по тому, как тут же натянулись между нами нити связи нареченных, причиняя неимоверную боль.
У грунов я провела всю зиму, возобновила переписку с Нариной. Пифия помогала отслеживать передвижения князя по Мироту; поначалу она, правда, пыталась ставить меня в известность не только о его поездках, но быстро поняла, что тема для меня нежелательная. Слишком тяжело было читать о том, как прошла помолвка, слишком тяжело было видеть в неровных строчках образы князя и эльфийки вместе. Все еще очень больно. Очень холодно.
Я научилась давить в себе почти все сильные эмоции, чтобы ненароком не разбудить тьму. Я глушила злость, боль, радость — почти все. Было так странно, так непонятно: все всегда одинаковое, абсолютное ровное. Я больше не могла играть на смелле: просто не получалось, инструмент в моих руках переставал слушаться. Ломалась и кривилась любая мелодия.
