посерьёзнел. Кивнул.
Они прошли в небольшую уютную комнату. Здесь тоже была терраса. Слуги принесли столик для игры. Ассуапи остался снаружи. Его не пригласили.
Время для врача остановилось. Он огляделся по сторонам. Неподалёку на посту стояли два воина шардана, будто статуи. Туда-сюда сновали слуги с подносами и кувшинами. Шатающейся походкой до ветру прогуливались придворные.
Врач подумал, что излишне привлекает внимание и нехотя удалился, хотя его прямо-таки съедало беспокойство.
Снаружи уже совсем стемнело, но во дворце было светло, как днём. Тьму разгоняли сотни факелов и масляных светильников.
Сколько прошло времени? Много. Хастияр постепенно втянулся. Сначала он играл с Менной, а Пасер лишь комментировал передвижение «танцоров» по доске. Иногда слово-другое вставлял и Автолик.
Играли «на интерес». Начали с малых ставок, но потом разошлись. Хетт проиграл упряжку прекрасных молочно-белых коней из Ассувы, но потом удача повернулась к нему лицом, он отыгрался, а вскоре стал обладателем превосходного панциря, сработанного в Димашку[188]. Ни коней, ни панцирь, конечно, не предъявляли, но людям знатным и живущим по чести принято верить на слово.
Постепенно азарт одолел и Пасера. Он тоже включился в игру.
Серебряный лик Хонсу безмолвно двигался по ночному небосводу. Бог бесстрастно обозревал землю, где отныне и до конца вечности наступил мир и братство между двумя великими державами. Так загадали смертные.
Что думал он, тот, кого они звали «Писцом истины» об их чаяниях? Удержатся ли они в рамках клятв? Или преступят их, как уже не раз приходилось видеть ему, бессмертному небесному страннику?
Верно только богам и было сие известно.
Глубоко за полночь усталость настигла самых стойких. Придворные и послы с помощью слуг удалились в свои покои. Некоторых пришлось нести.
Стихла музыка. Погасли факелы и светильники.
Дворец погрузился в сон, в покой.
Завтра вновь на востоке взойдёт Хепри и принесёт новый день, но будет он не такой, как прежние.
Первый день нового мира. Нового братства, что продлится до конца вечности.
Но это будет завтра, а пока Странник продолжал свой еженощный путь по небу. Он заглядывал в окна, разливал бледный свет по дворцовым террасам. И на одной из них, возле столика для игры в сенет блестел в серебре забытый стеклянный флакончик с крышкой в виде головы Анпу.
Два нетеру, небесный странник и шакалоголовый служитель Зала Двух Истин безмолвно смотрели друг на друга.
Белоснежное пёрышко Владычицы Истин легло на весы.
Эпилог
Троянец замолчал. Он пропел песнь от начала до конца. Теперь правда не умрёт вместе с ним, о ней узнали люди, значит, подлинная история Трои будет жить.
Песнь не отпускала сказителя, словно она была сильнее его. Заставляла жить, несмотря на тяжкие испытания, вела по одному бессмертным богам ведомому пути.
Он произнёс последние слова, уже не подыгрывая себе на лире. Эти слова не входили в песнь, но были необходимы. Без них она оставалась незавершённой:
— И такова была сила договора, который заключил мой предок, что с того самого дня и до самого конца существования великого царства Хатти соблюдали его неукоснительно. Великие цари и потомки их чтили договор, обе державы жили в мире и дружбе между собой. Никто из них не воспользовался миром, чтобы подготовиться к новой войне. Никто не строил козней и заговоров. Так свершилось самое великое деяние, над бездной из ненависти проложили серебряный мост, и бывшие враги стали друзьями и братьями.
Слушатели молчали, никак они не отозвались на величественную речь Троянца. Печально, что делать. Не в первый раз такое. Что ж, похоже, отклика в их душах он не нашёл.
— Ну, время позднее, — сказал Троянец, — спать пора. Мы с внуком на ночлег здесь устроимся, а вы домой к себе идите.
— Так что, продолжения не будет? — спросил у него поклонник Агамемнона.
— Так вам, вроде, не понравилось. Вижу, молчите, не говорите ничего. Куда уж тут продолжать, — усмехнулся Троянец.
— Нет, что ты, старик, мне очень понравилось, — сказал плешивый.
Следом и остальные козопасы наперебой начали хвалили песнь, наилучшую историю, которую они когда-либо слышали. Они с трудом подбирали слова и очень смущались своему косноязычию, но их искренность совершенно растрогала старика, который уже никаких слов дождаться не надеялся.
— Скажи нам, а что случилось с Хастияром? — спросил рыжий, — он умер от яда?
— Все мы когда-нибудь умрём, никто из людей смерти ещё не избежал, — уклончиво ответил Троянец, — да мало кому удавалось сказать слова и дело сделать, которое переживёт века.
— Да, вот такие они, сказители, парень, — поклонник Агамемнона подсел к внуку Троянца и хитро ему улыбнулся, — ни за что не расскажут, что наперёд было! Что дальше случится. А знаешь, почему?
— Почему? — одновременно спросили внук старика и оба других козопаса.
— А чтобы ещё чашу вина, да краюху хлеба поднесли! За продолжение!
— Что же, будет ещё песнь? — спросил рыжий.
— Если богам будет угодно, будет и ещё, — ответил им Троянец, бережно надевая на лиру мешок, — ведь в царском архиве Хатти было много разных записей. Будет у вас желание снова послушать меня, будет новое сказание. А пока пришло время нам отдохнуть.
Он передал мешок внуку и тот положил лиру подальше от входа в развалины. Так, чтобы если снова пойдёт дождь, на неё бы не попало ни капли. Дед и внук начали устраиваться на ночлег. Достали тёплые плащи.
Но козопасы никак не желали уходить домой. Они словно хотели что-то спросить у старика, но не решались. Наконец, внук придворного писца из Пилоса не выдержал и обратился к нему:
— Скажи мне, Троянец, ты ведь пел о деяниях своих предков. А они, выходит, были знатными и влиятельными людьми, вхожими к могущественным царям. А теперь судьба переменилась, да не для тебя одного, для всех. Что для ахейцев, что для троянцев. Почему ты выбрал этот путь, судьбу сказителя? Хоть больше нет великих царств, но ты мог жить в своём доме, не ночевать под звёздами. Неужели на старости лет ты скитаешься по свету лишь затем, чтобы люди услышали твои песни?
— Да, — просто ответил Троянец, — только за этим. Честно говоря, я и сам не знаю, зачем нужны мои песни. Но верю, что однажды они пригодятся кому-нибудь, и мои труды не пропадут без пользы.
— А что же случилось с Троей и троянцами?
