батальона, легиончик из Ганновера и полк фон Рентельна. Надо мотаться! Умело агитировать, — перешёл «батько» на сокровенный тон. — Мне с казаком побалакать — и мёду не надо! Тай писню заспываты... — и вдруг вполголоса затянул: — «А ко-озак чуе-е, серденько мрэ-э...» Ах, дьявол! Забирает как... Ну да ладно. Какие вопросы?
— В какой мере можно привлекать неказаков? Вообще, стоит ли?
— Да. У Мино мы совещались с генералами-эмигрантами. Даже спорили! И решили не брезговать, корешевать со всеми, кто против большевиков. Даже с Власовым.
— У Краснова на этот счёт иное мнение.
— А то как же! Гонор. Атаманство... Чушь собачья! Кто командует нами? Батько Гиммлер! Скажет: сливайтесь воедино. И никуда не денемся. Я фортелей Краснова ого-го! сколько перевидел. А сделает так, как немцы прикажут... Ну, будь здрав. Поступишь в распоряжение начальника штаба. Поглядим, на что ты гож.
Павел далеко не восторженным вышел от Шкуро. Разговор с ним вкратце передал Лучникову. Тот оживился, доверительно приглушил голос:
— С «батькой» не соскучишься! Сам как ртуть и нас тормошит, где надо и не надо. Но... Яркая личность! Покуролесил в Гражданскую войну на Северном Кавказе. Да и махновцев изрядно потрепал! Недавно он вспоминал, как в те годы встретил калмыцкий полк, ограбивший парфюмерный склад. Представь, они облили лошадей французскими духами. А вместо водки выглушили одеколон!
— Тогда и не такое бывало... А не хвастался Шкуро, как его корпус по домам с награбленным разбежался? Нахапали терцы и кубанцы, сколько могли увезти, и бросили фронт! А добровольцы из пленных красноармейцев тут же обратно переметнулись. Да ты об этом и сам знаешь... Как бы эта история не повторилась! Наберём неказаков, всякой шантрапы, они при первой стычке в нас с тобой стрелять начнут!
— Не исключено. В душу чужую не залезешь, — ухмыльнулся Василь в седеющие усы. — Ну, оформляйся и пойдём в этапный лагерь.
К удивлению Павла, этот пересыльный казачий лагерь оказался в десяти минутах ходьбы, на Кантштрассе. Размещён он был в трёхэтажном здании бывшего Танцевального дворца киностудии УФА. Комендант лагеря есаул Паначевный провёл по двум отведённым для казаков этажам. Подробно рассказал о потоке резервистов, среди которых преобладали подсоветские. Среди них отмечались даже офицеры, получившие высокие сталинские награды. Павел переговорил с некоторыми из них, пытаясь выяснить причины, побудившие податься в Запасной полк. В ответах сквозило одно: желание подальше вырваться из Германии, из военного пекла.
В комнатах, по-казарменному уставленных кроватями, была идеальная чистота. Наряду с разновозрастными казаками в этапном лагере находилось несколько казачек с детьми. Паначевный объяснил, что всех строевиков через Запасной полк направляют к фон Паннвицу, а семейных и негодных к службе — в Италию, в Казачий Стан. По всему, комендант лагеря радел о своих подопечных и на вопрос о том, как их кормят, ответил с недовольством: «Весьма скромно. Нередко — одним сухим пайком». Командный состав лагеря преимущественно составляли кубанцы. Что ж, «батько» Шкуро и тут не изменил своим пристрастиям.
Павел Тихонович принял приглашение Василя отметить поступление на службу дружеской пирушкой. Они зашли на квартиру к Лучникову, прихватили с собой Татьяну и поспешили к ближайшему ресторанчику «Винер Гринциг». По плотному полотну зонта постукивали капли. Сильный балтийский ветер задувал, осыпал ими щёки. И Павел, следуя за супругами, с грустью думал, что лишь низкая дождевая облачность и приближающийся ураган помешали противнику снова нанести авиаудар по столице. «Бабушкино лето» (так именовалось здесь русское бабье лето) оборвалось в одночасье. Холодная сырость заставляла ёжиться, вид вечерних улиц стал неприютен. Красными ранами пятнали тротуар листья клёнов. Обострённей ощущалось одиночество. Это, главным образом, и побудило Павла «посидеть» с Лучниковыми.
Зал ресторана был тесен, очень напоминал австрийскую таверну. Не случайно и назван он в честь венского предместья! За тяжёлыми дубовыми столами высились дощатые стулья, потолки и стены украшали искусственные виноградные гроздья. Кельнер, извинившись, проверил у посетителей продуктовые карточки и лишь затем принял заказ. Павел остановил выбор на «вюрстхен», длинных сосисках с капустным гарниром, шнапсе. То же попросил и Василий. А Татьяна захотела бокал светлого «Кромбахера» и сухарики. Выпили за встречу и начало совместной службы.
— Как грустно всё случившееся с нами. Раньше заказывали свиную ногу, айсбайн, а теперь довольствуемся малым, — произнесла Татьяна, отхлебнув пива. — Надежды на возвращение в Россию рухнули.
— Вот такие монологи я слышу каждый вечер, — с наигранным страданием проговорил Василий, наклоняясь к Павлу. — Женская логика неопровержима и... малоумна!
— Не рисуйся! — жёстко бросила жена.
— Какая, к чёрту, рисовка! — обозлился Василий, наполняя рюмки шнапсом. — Тебе мерещится апокалипсис. Да, положение хуже некуда. Но мы ищем выход! Сегодня я узнал... Вам, мне близким людям, сообщу. Гиммлер принял Власова. И пообещал помочь с формированием двух дивизий РОА, усилить их авиацией и танками. Послезавтра, 14 ноября, в Праге намечен учредительный съезд Комитета освобождения. Будет принята своеобразная власовская библия. Шкуро считает, что скоро и казачьи полки перейдут в подчинение Власова.
— Я никогда не пойду на службу ж красному генералу-перебежчику. Подчиняться бывшему большевику? — с пренебрежением спросил Павел.
— Позволь возразить! — Лучников, доставая портсигар, любовно покосился на свой погон с двумя голубыми просветами на серебряном поле и тремя крупными звёздами. — Мы дослужились до штаб-офицерского чина. Оба войсковые старшины! И полное право имеем мыслить вслух и принимать любые решения самостоятельно. Конечно, и меня не прельщает РОА. Мужичьё! Однако согласись, у нас — общий вриг. Власов пользуется среди красноармейцев популярностью. При открытом столкновении с РОА сталинские дивизии благодаря нашей пропаганде поддержат Власова и перебьют комиссаров! Война может принять обратный ход!
— А мне кажется — это бесплодные мечтания. Германия во вражеском кольце! И мы, эмигранты, становимся заложниками, — вздохнула Татьяна.
— Да, надежда невелика. Но она пока оправданна, — убеждённо проговорил Лучников.
— Пустая затея. Поздно немцы прозрели! — Павел бросил на стол кулак. — Слыхал, что отвечали сегодня бывшие красноармейцы? Хоть один из них захотел служить у Власова? Больше скажу. Прошлой весной в Дабендорфе мне рассказали, как десять курсантов школы РОА предпочли вербовочной работе возвращение в концлагерь. Вот где коммунистическая закалка! Это тогда, когда фронт шёл по Курской дуге. А теперь Советы уже на Висле! До Берлина рукой подать. Зачем же красноармейцу к нам перебегать? Ему и с политруком хорошо.
— А я абсолютно уверен, что война затянется. Русский народ и казаки способны на бунт!
Василий умолк, привлечённый, как
