К стойке подошел Клод Трабо.
Он выиграл и хотел продолжить игру, но тут почувствовал, что очень хочется выпить.
— Сдается, наш план удался как нельзя лучше.
— Я так благодарен вам обоим, Клод!
— А, перестань! Какая все-таки отпетая сволочь — эти дружки Бианки Фабиани!
— Ты находишь?
Он посмотрел на меня, наморщив лоб, потом расхохотался.
— Слушай, — сказал он, — а не хотите ли вы оба еще разок прокатиться с нами на «Шалимар»? Мы собираемся завтра отплыть, и Паскаль наказала мне спросить, не хотите ли составить нам компанию.
— С удовольствием, — искренне сказал я. Тут мне пришла в голову одна мысль, и я спросил: — А не поехать ли нам в «Эден Рок»? Там и пообедаем — я приглашаю!
— Прекрасно, — ответил Клод. — Ну, мне пора поработать. — Он допил свои бокал и направился к одному из столов, где играли в рулетку. Я издали увидел Анжелу за другим столом. Она помахала мне рукой, я ответил ей тем же.
Было два часа ночи, когда супруги Трабо наконец доставили нас домой. Мы надели халаты и сели на тахту перед большим окном. Авианосцы по случаю праздника были иллюминированы — бесчисленные огоньки длинными гирляндами обвивали оба корабля. Я сообщил Анжеле, что Клод пригласил нас послезавтра — то есть теперь уже завтра — поехать с ними покататься на яхте, на что она сказала:
— Вот и прекрасно. И вечер был тоже прекрасный. Завтра вечером региональная программа телевидения, а может, и центральная, покажет нас с тобой, и тогда все здесь поймут, какие чувства нас связывают, и никто больше не станет злословить по нашему адресу, нас перестанут игнорировать или лишать меня работы. Очень важно, чтобы все эти сплетни прекратились, понимаешь? — Она тоже была слегка под хмельком. — А в газетах появятся наши фото — так сказали мне репортеры. Здорово, правда?
— Даже очень.
— Все испарились, когда мы с тобой танцевали. Ах, Роберт, было так чудесно танцевать с тобой, когда мы одни!
— Да, мне тоже было очень приятно, — сказал я и подумал, как мне повезло, что обе ноги покамест были при мне.
— Роберт?
— Да?
— Мне нужно у тебя кое-что спросить. Только ничего не приукрашивай! И отвечай честно… Ты меня любишь хоть немножко?
— Нет, ни чуточки, — ответил я.
— Вот и хорошо, — сказала Анжела. — Все правильно. По крайней мере, ответил честно.
— Рад быть вам полезен.
— И тем не менее полагаешь, что готов лечь со мной в постель?
— Думается, это можно будет устроить, — сказал я.
Потом я лежал рядом со спящей Анжелой совершенно протрезвевший, нервы мои были напряжены, а глаза широко открыты. Я слышал, как стучат по рельсам поезда между городом и морем.
— Ты подлец… Ты гад… Ты подлец… Ты гад… — говорили они мне.
Видите ли, когда я встретил на Круазет того молодого художника, мне казалось все, что я делаю, вполне последовательным и логичным. Но тогда был день, было светло. А теперь была ночь и было темно. А ночью, в темноте, все выглядит иначе. О, Боже, да, совсем иначе.
Я подлец. Я гад.
Я подлец. Я гад.
Я подлец. Я гад.
53
— Bonjour, Marcel, — сказал говорящий попутай в клетке на краю дорожки, ведущей от причала для шлюпок с яхт к ресторану «Эден Рок». Нога моя болела довольно сильно, и было жарко, безумно жарко вскоре после полудня в тот четверг шестого июля 1972 года.
Мы с Анжелой стояли перед клеткой с попугаем. Внизу, в бухте, покачивалось на якорях множество яхт. Клод и Паскаль в эту минуту как раз спускались в шлюпку, доставившую нас на берег и вернувшуюся к яхте за ними. Их пес Нафтали еще носился по палубе в крайнем возбуждении. Ни ветерка. Я взглянул в ту сторону, где над водой пестрели всеми красками гавань и домики Хуан-ле-Пена, а за ними вдали, в заливе, смутно различил сквозь жаркое марево Старую и Новую Гавань, Порт-Канто, и пальмы, обрамляющие бульвар Круазет, и белые отели за ним, но все это лишь расплывчато, — весь город с его зданиями в центре, а также и виллами и так называемыми «резиденциями», утопающими в огромных парках, на склоне, венчаемом Верхними Каннами. Справа, к востоку от Канн, раскинулся квартал Ла Калифорни — та часть города, где жила Анжела. И я подумал, что смотрю сейчас на свой дом, на свою родину. Потому что только Анжела и ее дом — вот и все, что было у меня своего в этом мире. Да, еще и пятнадцать миллионов немецких марок в швейцарских франках. И еще больше денег должны вот-вот привезти.
— Уже три минуты третьего, — заметила Анжела. — Он опаздывает, этот человек.
— Да, — сказал я. — Но он придет. Он наверняка придет. Обязательно должен придти. Сам Бранденбург сообщил о его приезде. Сам Бранденбург передал мне шифровкой новые указания и дал этому человеку деньги, чтобы я мог расплатиться с информантами.
— А почему ты должен встречаться с ним именно здесь? — спросила Анжела, начиная тревожиться.
— Я уже говорил тебе, Анжела. После всего, что случилось, мы не хотим больше рисковать. Здесь, среди бела дня, а присутствии множества людей — там, на террасе, преступление исключено. Бранденбург хочет действовать наверняка. Я тоже.
— Этот человек должен доставить тебе много денег?
— Да, — ответил я. — Очень много. Люди, владеющие какой-то информацией, требуют за нее большие деньги.
Так я опять солгал ей. У меня не было выбора. Правду об этой встрече у клетки попугая Анжела не должна была узнать никогда. Я готов был сказать ей вскоре, вероятно, уже через несколько дней, что меня отстранили от участия в расследовании, поскольку страховая компания поняла, что страховку Бриллиантовой Хильде все равно придется выплатить. Несколько позже, как мне представлялось, я смогу уже сообщить ей и о том, что вышел на пенсию с очень высокой компенсацией и что смогу теперь всегда жить в Каннах. И только потом станет актуальным вопрос об ампутации. У меня пока не было точного представления о том, как именно я буду сообщать все это Анжеле. До сих пор как-то все обходилось, думал я. Вот и дальше обойдется. Я был уже не тем человеком, что два месяца назад. Мне было безразлично, что теперь я походил на тех, других. Мне все было безразлично. Лишь один-единственный человек был дорог мне в этом дерьмовом мире — Анжела.
— А вот и супруги Трабо подъехали, — сказала Анжела. Шлюпка с «Шалимар», описав большую дугу, и впрямь подошла к причалу. Я подумал, что опоздание посланца с деньгами пришлось мне весьма кстати, так как заранее попросил Клода Трабо несколько раз и как можно незаметнее щелкнуть меня с ним. У Клода был превосходный фотоаппарат, а мне хотелось иметь фотографии человека, которого я ждал, и нас с ним вместе в момент передачи денег. Все к лучшему, подумал я. И сказал Анжеле:
— Я боготворю тебя. Если бы мне было суждено умереть в эту минуту, я был бы счастливейшим…
