1
Молодой матрос, размахнувшись, бросил конец троса старику на берегу, и тот ловко поймал его и стал тянуть к себе. Шлюпка с мотором на корме, на которой матрос доставил нас с Анжелой с яхты, покачиваясь на легкой зыби, мягко заскользила к причалу. Каменная лестница, высеченная в скале, вела от него вверх. Мы находились на юго-западной оконечности Антибского мыса. Старик стоял на нижней ступеньке, которую захлестывали волны. Море здесь было густо-синее, вода настолько прозрачна, что я мог различить каждый камешек на дне и каждую водоросль. Я увидел стаи крошечных рыбешек, удиравших в разные стороны. Рыбешки были не больше швейной иглы, кругом блестели сотни таких иголок.
Старик подвел шлюпку вплотную к ступеням лестницы. Одет он был в донельзя выцветшую рубашку, некогда бурую, и холщовые штаны такого же цвета, внизу мокрые, как и его босые, дочерна загорелые ноги; костлявую голову прикрывала широкополая шляпа с низкой тульей. Было видно, что старика потрепала жизнь. Он был истощен и сгорблен. На руках бугрились вены, плоские ногти обломаны, кожа лица походила на истлевший пергамент. Вероятно, старик с детства целыми днями находился вблизи воды, на солнце и ветру. Лицо его выражало дружелюбие. Скулы резко выдавались над впалыми щеками, и только глаза старика улыбались нам, губы же его были плотно сжаты. Глаза у старика были такие же синие, как море. Ему, по всей видимости, стоило больших усилий тянуть трос, не дергая шлюпку. Он был явно очень стар, но все еще работал, и взор его сохранил ясность и зоркость.
Матрос быстро спрыгнул на ступеньку. Звали его Пьер, он был вторым матросом на яхте, стоявшей вдали на якоре. Пьер был бос, как и мы, на нем были белые штаны и такая же рубашка; год назад парню перевалило за двадцать. Капитана яхты звали Макс, ему было двадцать восемь. Пьер был знаком со стариком. Они называли друг друга по имени. Я протянул Пьеру наши с Анжелой туфли, потом встал со скамьи, Пьер подал мне руку, и я спрыгнул на берег. Затем я помог Анжеле сделать то же самое.
— Доброе утро, мадам, — сказал старик. — Доброе утро, мсье. Хороший денек нынче, не правда ли?
— Да, — ответил я. — Очень хороший.
— Только очень жарко, — отозвался старик.
— Да, — согласился я. — Жара страшная.
Мы говорили по-французски, причем у старика был какой-то особый акцент, и Анжела спросила его:
— Ведь вы родом из Марселя, верно?
— Совершенно верно, мадам, из Марселя, — с готовностью ответил старик. Теперь, когда Пьер забрал у него из рук трос и прыгнул в шлюпку, старик широко улыбнулся нам. При этом стала заметна вставная челюсть с абсолютно одинаковыми зубами, блеснувшими на солнце. Я порылся в карманах, ища десятифранковую банкноту, старик заметил это и сказал:
— Не надо, мсье. Вы ведь наверняка поедете обратно. И если тогда захотите по доброте своей… Но вообще-то ничего этого не надо, в самом деле не надо…
— Конечно же надо, — возразила Анжела. — Всем нам надо как-то жить. Подолгу вы здесь находитесь?
— С раннего утра до полуночи, мадам, — ответил старик. — Обычно еще дольше. Тут всегда пристает к берегу много народа, и многие лишь поздно ночью отплывают обратно. Я ночую вон там, в зеленом домике.
В высокой траве меж колючих кустарников виднелось множество небольших и жалких деревянных домишек. Я слышал, что они сдаются парочкам, желающим ненадолго уединиться. Всегда находится много таких парочек, и найти свободный дом почти невозможно; тем не менее одним из них владел этот старик.
— Бывает, что днем я и здесь прикорну, если жара доймет, — сказал он, подмигнув нам. — В такую жару нельзя пить, но иногда, понимаете, бывает муторно на душе, и я позволяю себе выпить глоток-другой и засыпаю, пока кто-нибудь меня не позовет.
— А что вы пьете? — спросила Анжела.
— Пиво, — ответил старик. — Отличный напиток.
— О да, — поддержала его Анжела, тоже подмигнув ему и улыбнувшись.
В это время Пьер завел мотор шлюпки. Описав большую дугу, она помчалась назад к яхте, оставляя за собой пенящийся след.
Теперь Пьер перевезет на берег чету Трабо и их собаку. Всем вместе было бы тесновато в шлюпке. Яхта принадлежала Трабо и называлась «Шалимар».
Анжела сунула ноги в туфли, я надел свои и взглянул на часы. Было без двадцати минут два пополудни, и с этого момента мне оставалось жить один час одиннадцать минут.
— Что вы делали в Марселе? — спросила Анжела.
— Просто жил там и был женат, — ответил старик. — Да только по многу месяцев не бывал дома, иногда очень подолгу. Я был капитаном на грузовом судне. Моя Тереза была не из местных. Она родилась на севере, в Лиможе. Несмотря на это ей очень нравилось в Марселе. Во всяком случае, поначалу. — Старик был болтлив, как все старые люди. — Жена моя была писаная красотка. К сожалению, намного моложе меня. И однажды, вернувшись из плавания, я обнаружил, что дом пуст. Только записку мне оставила.
Старик потянул за бечевку и вытащил из воды бутылку пива. Он откупорил ее, вытер тыльной стороной ладони горлышко и протянул Анжеле.
— Не хотите ли глотнуть?
— Только не в такую жару, спасибо, — отказалась та.
— А вы?
— Я тоже не хочу, — сказал я.
Старик поднес бутылку к губам и отхлебнул большой глоток. Ласковые волны тихо бились о каменные ступени прямо у наших ног.
— Оказалось, ушла с цветоводом из Граса. Я его знал. Такой из себя красавчик. Одних лет с Терезой. В записке было сказано, что она его любит и он ее и что я должен ее простить.