году обещает быть ранней. Река Бэйхэ через неделю станет, покроется льдом.
— Я по горло сыт китайщиной! — жестом показал генерал Грант и распорядился "чехлить барабаны". — Пора и честь знать.
Его мучил застарелый ревматизм.
Что касалось дальнейшего пребывания в Пекине Фредерика Брюса и господина Бурбулона как постоянных представителей Англии и Франции, то уговорить их не делать этого стоило трудов.
— Учреждая постоянных представителей в Пекине, — обратился Игнатьев к лорду Эльджину и барону Гро, — вы тем самым наносите большой вред общеевропейским интересам и вредите самим себе. Пусть Европа успокоится после того шума, какой вы произвели своей войной в Китае, а когда страсти поулягутся, открывайте посольства.
Лорд Эльджин поджал губы. Он упорно не желал оставлять Игнатьева в Пекине одного и семнадцатого октября приехал вместе с братом Фредериком в Русское подворье.
Встреча в двенадцать часов утра была для Николая и неожиданной, и неприятной, но он справился с собой, и принял англичан с улыбкой на лице.
— А я как раз собираюсь покинуть Пекин. Давно бы сделал это, да поджидаю монгольскую почту.
— Мы не надолго, — извинился Фредерик Брюс. — Я хочу знать, что нужно для открытия посольства?
— Вы хотите здесь остаться? — неодобрительно спросил Игнатьев и, услышав утвердительный ответ, сочувствующе произнёс: — Меня удивляет ваше желание. Вы просто не знаете местных обстоятельств и слишком оптимистично смотрите в будущее. Что касается меня, то я ни за что не соглашусь зимовать в Пекине, даже, несмотря на удовольствие, которое находил бы в вашем сообществе.
Показывая Брюсам Южное подворье, он останавливался перед каждой печью, сложенной казаками в его комнатах, и приговаривал.
— Без таких жарких печей прожить зиму в ледяных стенах Пекина невозможно. Мне вас просто жаль: вы наживёте здесь чахотку.
Досада и животный страх промелькнули в глазах Фредерика Брюса, и он испуганно воскликнул: — Этого мне только не хватало!
Лорд Эльджин обратился к Игнатьеву с просьбой повлиять на брата и отговорить его от бесполезного пребывания в Пекине.
— Он въехал в Пекин верхом, в дорожном френче и в ботфортах. Вряд ли косоглазые мартышки будут относиться к нему с должным пиететом.
— В самом деле, — сказал Николай, — Я убеждён, что китайцы станут смотреть на вас, как на самозванца. Вы входили в Пекин с двумястами сикхов и не уведомили китайское правительство письменно о своём прибытии.
— Но мне ведь и сейчас не поздно написать его, — неуверенно сказал Фредерик Брюс и посмотрел на брата. Тот пожал плечами.
— Китайцев не поймёшь.
Игнатьев заговорил настойчивей.
— Все ваши действия сейчас должны быть направлены на успокоение маньчжурского правительства и водворение порядка, на оживление торговли и, особенно, на возвращение богдыхана в столицу. Это более всего необходимо для упрочения и упрощения ваших отношений с ним.
Согласитесь, — сказал он, — если богдыхан, Верховный Совет и его сановники будут находиться вне столицы, то будет ли достигнута та цель, которую вы ставите перед собой, переселяясь в Пекин? Лично я намерен в первых числах ноября уехать.
— Каким путём? — спросил Фредерик Брюс.
— Кратчайшим. Через Монголию.
После его ответа лорд Эльджин стал настаивать на отъезде брата. Тот неожиданно грубо оборвал его и стал расхаживать по комнате, пытаясь уличить Игнатьева в неискренности.
— Зачем же вы в Тяньцзине держите свою эскадру?
— Эскадру? — удивился Николай. — Клипер без пушек и при нём два катера это, по-вашему, эскадра? — Он посмотрел на лорда Эльджина и, видя, что тот пожимает плечами, как бы принося свои извинения за подозрительность брата, добродушно упрекнул Брюса: — Вот уж никак не думал, что вы настолько мнительны.
— Стыдно, Фредерик, — грея руки у камина, произнёс лорд Эльджин.
После небольших препирательств, вспыхнувших было снова, англичане решили, что Брюс вернётся в Тяньцзинь и прибудет в Пекин лишь весной будущего года. Игнатьев облегчённо вздохнул. Кажется, ещё одно препятствие было преодолёно. Роль посредника, которую он играл в течение последних семи дней, ему уже прискучила. Он намеревался приступить к своим делам. Нужно было не упустить времени, пока ещё не развеялась гроза над Пекином. Поэтому он принял все меры, чтобы его переговоры с принцем И Цином сохранялись в тайне от союзников.
Наученный опытом прежних переговоров, он быстро сочинил и предоставил уполномоченному Жуй Чану краткую записку, в которой изложил главную сущность своих требований.
Первое: точное определение Восточной и Западной границ между Китаем и Россией.
Второе: установление на новых основаниях сухопутной торговли.
Третье: пересмотр прежних трактатов с целью изменить или уничтожить те статьи, которые оказались неприменимыми на деле.
Наряду с запиской он передал проект Айгунского трактата, значительно изменённого против того, который был представлен в прошлом году, и пограничную карту, подробнейшим образом составленную на месте полковником Генерального штаба Будогосским.
Хотя оба документа были переведены на маньчжурский язык, Жуй Чан отказался принять их безоговорочно, ссылаясь на то, что пограничный вопрос не подлежит обсуждению в Пекине по причине незнаний ими местности. Начались многодневные словесные битвы.
Жуй Чан со своими помощниками являлись к Игнатьеву в десятом часу утра и оставались до вечера, так что ему приходилось кормить их обедами, и постоянно держать самовар на столе. Жуй — Чан оказался водохлебом. Ко всему прочему, он был ещё и сладкоежкой. Обожал конфеты и печенье.
"Сычурь болотный", — хмуро поглядывал на него камердинер Скачков, устававший за день так, что к ночи падал с ног.
Чтобы союзники ни о чём не догадались, Николай попросил сановников из Временной комиссии лишний раз не появляться на русском подворье:«Европейцы очень подозрительны и думают, что вы желаете им навредить». Президент финансовой палаты и председатель палаты церемоний с радостью остались сидеть дома. И всё же однажды Парис без обиняков спросил, что нужно Жуй Чану и его свите от русского посланника?
Игнатьев объяснил.
— Я поручил своим переводчикам обсудить с ним вопрос об улучшении почтового сообщения, о чём ещё в Тяньцзине его просил лорд Эльджин.
— Это кстати, — попался на удочку Парис. — Мы будем просить отправить вместе с вашими бумагами наши депеши в Европу, вы позволите?
— Само собой, — пообещал Николай и тут же спросил: — Вы увидите сегодня лорда Эльджина?
— Увижу, — ответил Парис.
— Тогда передайте ему, что завтра я даю обед в его честь.
— Непременно передам, — ответил фаворит английского посланника и взял протянутый ему билет официального приглашения.
