Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 169
руководствовалась «довоенная» русская интеллигенция; и главной характеристикой этих координат будет предвзятая мысль об эстетической ценности всякого знания вообще как такового. Бердяев прав, говоря, что в современном подсмотренном им «обскурантизме» есть элемент страха, – верно, это есть!.. Но это страх не за то, что знание слишком широко разольётся в массах и массы сделаются могущественны этим знанием; нет, этот страх относится к самому знанию и ставит перед нами вопрос:
– Да абсолютно ли ценно само-то знание в практическом укладе?
Для того типа обскуранта, который рисует Бердяев, – само знание безусловно ценно, возвышенно, прекрасно, и только грязная толпа не может понять его. Соответственный тип старого русского доброго барина, в персидском архалуке, с французским лорнетом, с чеканного дела табакеркой в руках, погружённого в энциклопедичность, – а что характеризует любовь к эстетическому знанию, как не энциклопедичность такового и эрудиция в нём, – в настоящее время исчез; соответственно исчез и один нюанс в обскурантизме – неизбежное соединение обскурантизма с просвещённым абсолютизмом… Никто – ни эмиграция, ни интеллигенция, ни революционная руководящая масса, ни сама, наконец, церковь – не желают более опекать и руководить массами.
Все они требуют одного:
– Самодеятельности самих масс, их соборности, с одной стороны, и известного морального упора в знании – с другой…
* * *
В русской литературе мы видим много образцов описания такого знания; возьмём хотя бы Ремизова, эстетический стиль которого весьма высок, или хотя бы Бунина.
В прежней литературе – это почерпание из византийских изборников, все эти «Рафли», «Звездочёты», «Воронограи», «Шестодневы» и проч., и проч. В новой литературе – это было удивление перед западной наукой, перед достижениями человеческого ума.
Мысль старой интеллигенции была очень напряжённой по существу, тонкой и зачастую доходила до поразительных супранатуральных граней; зато ей недоставало силы. При высоком интеллектуальном вольтаже – она не имела значительной мощности в своих амперах; эта мысль была мыслью – единиц, которые и могли играть роль красочных представителей Екатерининского и Александровского времени господства интеллектуалов-помещиков, типов более литературных, нежели живых…
Теперь настало время ампеража. Разверзшаяся в революции пропасть между образованным и необразованным классами – удивила даже самих революционеров: недаром они бросились засыпать её разным хламом, вроде ликвидации безграмотности…
И в этой разрозненности, в господстве этих средних веков, которые лежали, притаясь, где-то во мраке деревень и полей России, встал во весь рост обвинительный акт такому знанию:
– Толпа оказалась некультурной!
Культура сходна по характеру своему с войском – как в войске, для того чтобы оно было высокого качества, каждый солдат должен быть обучен своему артикулу в широком смысле при помощи одиночного обучения, так и в культурном государстве каждый его член должен быть обучен, воспитан так, чтобы знать свои гражданские обязанности. Напряжение духа интеллигенции должно было распространиться и на весь народ; при высоком вольтаже должен бы был быть и соответственный ампераж, широта потока. А этого, как известно, не было.
Ни контрреволюционеров, ни революционеров в современном русском обществе нельзя винить в том, что они что-то знают, а другим не хотят сказать, эстетически развлекаясь знанием в своём одиночестве, как развлекается эстет, пересыпая в чёрной агатовой чаше собрание чудесных опалов… Нет, и контрреволюционеры, и революционеры прежде всего обращаются к массам; правда, это больше свойственно революционерам – контрреволюционеры пока больше говорят, что за ними массы, но и у тех и у других тенденция несомненна:
– Только то знание справедливо и нужно, которое найдёт себе какой-то отклик в массах. Вне его – настоящего знания нет.
Этот момент годности знания для масс – характеризуется его моральным, в широком смысле, оттенком, который в нём противостоит эстетическому нюансу, характерному для интеллигентского знания. И то, что этот критерий правильности знания есть правильный критерий, явствует из того, что в этих сменяющихся общественных формах наиболее устойчивой является церковь, которая именно издавна усвоила себе моральный массовый – соборный характер знания.
* * *
Что в настоящее время представляют собой Бердяев и та группа, которая с ним?..
Небольшой обмылок прежнего, который уносится прибылой водой настоящего… Бердяев – образец рафинированной русской интеллигенции, голос которой не слышен ни для кого.
Общественный элемент знания, его прагматизм – вот что выдвигают на первый план обстоятельства времени; и в то время как рушились и рушатся построения Бердяевых, в продолжение целых веков живое тело Христа – Церковь стоит и живёт, находя свою силу именно во внутренних моральных устремлениях; поэтому и русская мысль ищет аналогичной опоры знания в обществе. Нечего говорить, что контрреволюция – религиозна; и ведь сколько исписано бумаги о том, что и революция стремится стать своеобразной религией…
Бердяев, возлагая на плечи себе горделивую задачу – во что бы то ни стало «усовершенствовать» свой разум, не видит новых живых веяний. Русское общество стремится припасть к груди матери – народа своего, чтобы там найти и новые пути, и новые силы.
Бранить это явление обскурантизмом, обижаться на то, что прошло время старых богов, – совершенно не приходится. Наоборот, надо бы готовиться к тому, чтобы отдать ответ на страшном и близком суде народном в том, как легко разные русские литераторы сеяли разные ереси, стремясь за тонкостью и изяществом «заумных» знаний, оскорбляя этим малых сих, нелепо составляя государство из единичных Максимов Ковалевских и многомиллионных Распутиных и удивляясь, что софианство и прочие тонкости уже стали встречать недоверие, а то и здоровый смех Ульриха фон Гуттена, который именно в своих письмах показал, что в старых схоластиках сидят тёмные люди, а те, кого схоластики считали тёмными, – приняли главное имя
– Гуманистов!
Гун-Бао. 1929. 21 февраля.
К новой России
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить…
Ну, конечно!
– Старые птицы, старые песни…
«Особенная стать»… Аршином не измерить… Можно только верить…
Сколько рулад мы слышали на эту несложную тему!.. И славянофилы… И западники… И восточники… И евразийцы… И марксисты… И многие им подобные открывали Россию как нечто совершенно небывалое.
В России усматривали особый «русский дух», «русскую стать», «нечто отличное» от Запада. В сущности говоря, в этом уже был некоторый прогресс.
Потому что в старое доброе время никто на Руси не интересовался Западом и подобных проблем не ставил. Русский боярин, выйдя по своим надобностям на свой широкий двор и встречая там приехавшего с визитом иностранца, осведомлялся не очень учтиво:
– Чево тебе здесь надобно?
Россия, или, если угодно, Русь, – стояла тогда нерушимо в своём именно том обличии, которое
Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 169
