Новый архиерей не противился церковной политике царя, но и не демонстрировал особой активности в ее реализации. Позднее даже родилась версия, будто первоначально Филиппик хотел отвергнуть деяния и Халкидонского Собора, поставив для полной ревизии дел в Церкви светское лицо на патриарший престол. Но по тайной договоренности с Константинопольским клиром, единодушно протестовавшего против таких резких шагов со стороны государя, ограничился фигурой Иоанна, которая устроила всех. Этим, как говорят, и объясняется относительно спокойное отношение церковных кругов и нового Константинопольского патриарха к нововведениям царя[1052].
Среди восточных клириков у царя нашлись единомышленники. К ним летописец относил Германа, епископа Кизикского, Андрея, епископа Критского, Елпидия, диакона храма Св. Софии, архивариуса Антиоха и других, письменно отвергших VI Вселенский Собор[1053].
Если деморализованный предшествующими правлениями и дезорганизованный Восток в массе безразлично воспринял весть о восстановлении монофелитства, реакция Запада существенно разнилась. Оглашение послания василевса к народу Рима о правильной вере, сползающее в монофелитство, и распоряжение Филиппика об удалении из Рима всех изображений VI Вселенского Собора вызвали бурю негодования. Народ Рима постановил, что ни имя еретического императора не позволит упоминать в своих документах, ни разрешит наносить его изображения на монеты. Поэтому имя императора Филиппика перестало упоминаться во время Литургии. Сам Римский папа Константин в категоричной форме отказался принять портрет царя – обычная практика со стороны Константинополя уведомлять Рим о начале нового царствования[1054].
Публично сожалея о гибели «христианнейшего и православного императора» Юстиниана II, апостолик отложился от Константинополя, не признавая ни нового патриарха, ни нового царя, – «благодаря» Филиппику государство буквально рассыпалось по частям. Попытка нового дукса римской армии Петра, поставленного на этот пост Филиппиком, вступить во власть закончилась кровавой схваткой на улицах Рима между ним и сторонниками бывшего дукса Христофора, которую смог остановить только сам папа, организовавший Крестный ход[1055].
Религиозная политика царя только расшатала общественные устои. Многие нарекания в народе вызывало и его поведение – ходили упорные слухи, будто вместо государственных дел император развлекается в женском обществе и даже бесчинствует в женских монастырях. Шумные увеселения и празднества, устраиваемые Филиппиком, как пир во время чумы, стали знамением времени.
Между тем дела в Византии шли все хуже и хуже. Воспользовавшись тем, что покойный Юстиниан Ринотмет был его союзником и соправителем, Болгарский хан Тербел объявил войну Византии, и его военные отряды заполнили собой Южную Фракию, дойдя до Херсонеса Фракийского. Они грабили виллы богатых аристократов, имевших обыкновение выезжать туда из столицы в летние месяцы для отдыха, и, нигде не встретив отпора, с богатой добычей вернулись обратно домой. Император запоздало отправил во Фракию военные отряды, базировавшиеся в феме Опсикия, и римские солдаты без дела стояли там почти год. Вскоре Опсикийское войско стало напоминать банду грабителей и мародеров, что даст о себе знать в самое ближайшее время.
В 712 г. арабы вновь напомнили о себе, совершая набеги на Малую Азию и захватив крепость Амасию, центр провинции Понт. Другой отряд мусульман действовал в Южной Романии и овладел городом Мисфия в Писидии. В 713 г. под ударами арабов пала Антиохия в Писидии[1056].
Было бы странным, если бы указанные выше обстоятельства не вызвали новой волны негодования и не породили очередной заговор. 2 июня 713 г. император отпраздновал свой день рождения конными ристаниями, а на следующий день организовал особое увеселение. Собрав шумную толпу придворных бездельников, он отправился в баню, куда въехал верхом на коне, а затем дал пир во дворце, затянувшийся до глубокой ночи. Когда гости разошлись, в Константинополь въехал протостратор комита фемы Опсикия по имени Руф с несколькими доверенными солдатами. Они незаметно пробрались во дворец, где отдыхал Филиппик, схватили его сонного, привели в уборную на ипподроме и там ослепили.
Кто был главой заговора – остается только гадать. Известно лишь, что лица, непосредственно принявшие участие в низложении Филиппика, вскоре сами стали жертвами дворцовых интриг. Комит фемы Опсикия Георгий Вурам и патриций Феодор Миакий были обвинены в государственном преступлении, ослеплены, отправлены в ссылку, а затем казнены. Но это событие уже не касалось Филиппика, царствие которого бесславно завершилось[1057].
XV. Анастасий II (713—715)
Глава 1. Восстановление Православия и новый бунт
Итак, 4 июня 713 г., в Троицын день, Константинополь узнал о внезапной смене императора. Очевидно, кандидатура нового правителя заранее была определена группой заговорщиков, в массе своей представлявших не армию (как это нередко бывало раньше), а гражданских чиновников. В пользу этой версии говорит тот факт, что военные лица, руками которых Филиппик был устранен, вскоре были казнены, а в храме Святой Софии при полном стечении народа патриарх Иоанн венчал на царство Артемия, бывшего первого секретаря свергнутого императора, который принял новое имя Анастасий II. Видимо, как полагают исследователи, выбор имени был связан с теплыми воспоминаниями в народе об императоре Анастасии I, некогда сумевшем умиротворить Римскую империю после внутренних неурядиц и грубого исавра Зенона[1058].
И действительно, уже первые шаги императора принесли мир и покой в дома граждан. Сразу же после венчания на царство Анастасий II торжественно объявил о признании VI Вселенского Собора, изображение которого было восстановлено на тех же местах, где ранее их велел уничтожить Филиппик. Затем по требованию царя Константинопольский патриарх Иоанн отправил Римскому папе Константину синодальную грамоту, в которой заявлял о своем православии и объяснял, почему при прежнем царе он вел столь двусмысленную политику. В заключение патриарх просил у папы снисхождения и прощения.
Конечно, за измену Церкви приходилось платить высокую цену – патриарх отмечал, что свое православие он засвидетельствовал у папского апокрисиария и просил Римского епископа принять его в общение. Не трудно понять, что ни о каком равенстве двух великих церковных кафедр говорить в тот момент времени не приходилось.
