— Очень хорошо! — воскликнул Иеремия, что явнодолжно было означать «очень плохо!». — Очень хорошо! Но не надейтесь, что ябуду становиться между вашей матушкой и вами, Артур. Я постоянно становилсямежду нею и вашим отцом, отводил одни удары, смягчал другие, и это довольночувствительно отзывалось на моей шкуре; хватит, больше не желаю.
— Я вас никогда и не попрошу об этом, Иеремия.
— Очень хорошо! Рад слышать; потому что, еслиб и попросили, я бы не согласился. Но, как говорит ваша матушка, довольнотолковать о делах в день воскресный — можно сказать предовольно. Эффери,старуха, ты все нашла, что тебе нужно?
Эффери, которая в это время возилась у шкафа,отбирая простыни н одеяла, поспешно сгребла все в охапку и ответила:
— Да, Иеремия.
Артур Клоннэм пожелал старику приятного сна и,взяв у Эффери из рук ее ношу, стал следом за ней подниматься в верхний этаж.
Поднимались они долго, вдыхая затхлый запахстарого и почти нежилого дома, пока, наконец, не достигли просторного помещенияпод самой крышей, предназначенного служить спальней. Обставленное убого искудно, как и все остальные комнаты в доме, оно выглядело еще непригляднеепрочих, так как являлось местом ссылки отслужившей свой век мебели. Здесь былибезобразные старые стулья с продавленными сиденьями н безобразнее старые стульявовсе без сидений, ветхий ковер со стершимся узором, хромоногий стол, увечныйгардероб, плохонький каминный прибор, состоявший, казалось, из скелетовкаких-то давно скончавшихся каминных принадлежностей, умывальник, на которомзасохли следы грязной мыльной пены, явно вековой давности, и кровать с четырьмяобглоданными столбиками, такими острыми на концах, что можно было усмотреть вэтом проявление некоей зловещей предупредительности на тот случай, если бы кто-нибудьиз жильцов вдруг возымел желание посадить самого себя на кол. Артур отворилширокое низкое окно и увидел все тот же знакомый лес черных от копоти дымовыхтруб и все то же знакомое красноватое зарево в небе; когда-то, в давнопрошедшие времена, он принимал его за ночные отсветы геенны огненной, образкоторой преследовал его всюду, куда бы он ни устремлял свое детскоевоображение.
Он отошел от окна, сел на стул у кровати истал смотреть, как Эффери Флинтвинч приготовляет ему постель.
— Эффери, когда я уезжал, вы, кажется, не былизамужем.
Она отрицательно покачала головой и приняласьнадевать наволочку на подушку.
— Как же это вышло?
— Да все Иеремия, понятное дело, — сказалаЭффери, зажав уголок наволочки в зубах.
— То есть, я понимаю — он сделал вампредложение; но как все-таки это произошло? Признаться, я никогда непредставлял себе, что он вдруг женится, или вы выйдете замуж, и уж меньше всегодумал, что вы с ним можете пожениться.
— Я и сама не думала, — сказала миссисФлинтвинч, энергично запихивая подушку в наволочку.
— Ну вот, видите. Когда же вам это впервыепришло в голову?
— А мне это никогда и не приходило в голову, —сказала миссис Флинтвинч.
Кладя подушку на место, в изголовье постели,она увидела, что Артур смотрит на нее по-прежнему вопросительно, словно ждетдальнейших разъяснений, и, наградив подушку заключительным пинком, она спросилав свою очередь:
— Как же я могла помешать ему?
— Как вы могли помешать ему жениться на вас?
— Вот именно, — сказала миссис Флинтвинч. — Немоя это была затея. Я об этом и не думала. Слава богу, хватало у меня забот ибез того, чтобы мне еще думать о чем-то. Когда она была на ногах (а в ту поруона еще была на ногах), она уж следила за тем, чтобы я не прохлаждалась зря —да и он не отставал от нее.
— И что же?
— Что же? — точно эхо отозвалась миссисФлинтвинч. — Вот это самое я себе тогда и сказала. Что же! Тут гадать нечего.Если они, двое умников, на том порешили, что я-то могу поделать? Ровно ничего.
— Так, значит, эта мысль принадлежала моейматери?
— Господи помилуй, Артур, — и да простит онмне, что я поминаю его имя всуе! — воскликнула Эффери, все еще полушепотом. —Да ведь не сойдись они на том оба, разве бы из этого что-нибудь вышло? Иеремияне стал заниматься ухаживаниями; где уж тут, когда столько лет прожили в домевместе и он всегда командовал мной. Просто в один прекрасный день он мне вдруги говорит: «Эффери, говорит, я имею вам кое-что сообщить. Скажите, нравится ливам фамилия Флинтвинч?» — «Нравится ли мне эта фамилия?» — спрашиваю я. «Да,говорит; потому что это теперь будет и ваша фамилия». — «Моя фамилия?» —спрашиваю я. «Иереми-и-я!» Да, уж это умник так умник.
И миссис Флинтвинч, видимо считая, что рассказокончен, принялась опять за постель — разостлала сверху другую простыню,накрыла ее одеялом, а поверх положила еще одно одеяло — стеганое.
— И что же? — снова спросил Артур.
— Что же? — снова отозвалась миссис Флинтвинч.— А как я могла помешать ему? Он приходит ко мне и говорит: «Эффери, мы с вамидолжны пожениться, и вот почему. Она становится слаба здоровьем, и скоро ейнужен будет постоянный уход, и нам придется много времени находиться при ней, вее комнате, а когда мы не будем находиться при ней, то мы с вами будем в целомдоме одни, и потому, говорит, удобнее, если мы поженимся. Она тоже так считает.Так что потрудитесь в понедельник к восьми часам утра надеть шляпку, и мыпойдем и покончим с этим делом».
Миссис Флинтвинч подоткнула края одеяла.
— И что же?
— Что же? — повторила миссис Флинтвинч. — Акак вы думаете? Села я и говорю это самое: «Что же!» А Иеремия мне в ответ:«Кстати, как раз в это воскресенье состоится в третий раз оглашение (я егозаказал две недели тому назад), потому-то я и назначаю на понедельник. Онасегодня сама будет с вами говорить, так вот, теперь вы, значит, подготовлены».И в самом деле, в тот же день она со мной завела разговор. «Эффери, говорит, яслышала, что вы с Иеремией собираетесь пожениться. Я очень рада этому, и вы,разумеется, тоже. Это очень хорошо для вас, и при данных обстоятельствах оченьжелательно для меня. Иеремия — человек здравомыслящий, человек положительный,человек твердый, человек благочестивый». Что мне тут оставалось сказать, еслиуж дошло до дела? Да если б меня не к алтарю собирались вести, а на эшаФот(миссис Флинтвинч стоило не малых трудов подобрать это живописное сравнение),мне и то нечего было бы возразить, раз они, умники, оба так порешили.
— Честное слово, я думаю, что вы правы.
— Уж можете не сомневаться, Артур.
