Жорик оскалился, зашипел, и размашисто, звучно ударил пленника по голове. Платон дернулся и затих. Жорик рывком вытащил обмякшее тело из багажника, легко взвалил на худое плечо, захлопнул крышку и вошел в парадную.
Тут было пыльно, темно, пахло крысиным ядом, вонючим подвальным паром и застарелой мочой. Жорик, пошатываясь, поднялся по неровным осклизлым ступеням на третий этаж и остановился у деревянной двустворчатой двери, на который белой краской была неровно выведена цифра 7. В отличие от многих других коммунальных квартир, на дверном косяке не было грозди из десятка разномастных звонков, а был только один, старинный, механический, с маленькой рукояткой в центре железного круга, по периметру которого еще можно было прочесть: «Пожалуйста, поверните» – что Жорик и сделал. Из-за двери послышалось надтреснутое дребезжание, а потом приближающееся шарканье стоптанных домашних тапок. Дверь открылась.
– Доставка! – сострил Жорик и слегка подкинул Платона, безжизненно свисающего у него с плеча. – Человека заказывали?
Карл Абрамович внимательно посмотрел из-под седых кустистых бровей и спросил:
– Ты же говорил, что он живой?
– Живехонек! – заверил Жорик. – Он просто…беспокоился немного, ну и пришлось, так сказать, принять меры…слегка, самую малость.
Старик укоризненно покачал головой, пожевал губами и произнес:
– Хорошо, заноси.
Карл Абрамович пошаркал вперед, за ним последовал Жорик, неся на плече Платона, руки и ноги которого болтались, как у тряпочной куклы. Они прошли мимо рассохшихся закрытых дверей пустых комнат, затянутых паутиной жестяных корыт на стенах, повернули за угол коридора и вошли в кабинет некроманта. Здесь было сумрачно, душно и жарко; вдоль стен тянулись высокие, до потолка, деревянные полки с пыльными книгами, стеклянными помутневшими банками с зеленоватой жидкостью, в которых плавало что-то бесформенное, странными статуэтками, гравюрами, ребристыми осколками разноцветных кристаллов и причудливыми инструментами. За железной заслонкой большой изразцовой печки в углу плясали отсветы пламени, на полу стояли толстые свечи; большое арочное окно было плотно завешено куском черной, плотной ткани. На низкой тумбочке примостился старомодный электрический чайник. Посреди комнаты стоял широкий приземистый стол, расписанный по краям неизвестными Жорику символами и фигурами.
– Клади вот сюда.
Жорик с облегчением сгрузил бесчувственного Платона на стол. Старик принюхался и поморщился:
– Ну и запах от него…Ты бы помыл его, что ли, прежде чем мне приносить.
– Карл Абрамович, его в машине стошнило, я не успел просто…
– Ладно, – устало махнул рукавом узорчатого шлафрока некромант. – Все, можешь идти.
– А это, – Жорик помялся и переступил с ноги на ногу, – как с долгом? В расчете?
Карл Абрамович вздохнул и закатил глаза.
– В расчете, в расчете, Жора. Иди уже.
Молодой упырь, почтительно пятясь, вышел из кабинета и тихонько прикрыл дверь. Потом подпрыгнул, раскрыв рот в торжествующем безмолвном вопле, вскинул руку в победном жесте и поспешил к выходу.
Из багажника несло отвратительным запахом рвоты, и Жорик открыл оба окна, чтобы хоть немного выветрить вонь. Ночь подходила к концу, луна задумчиво зависла над горизонтом, будто бы проверяя, не забыла ли чего-то важного, перед тем, как отойти ко сну. Машина летела по пустой темной улице, воздух, пахнущий талым снегом, с шумом врывался в салон. Возвращаться в клуб уже не было смысла и Жорик держал путь к заброшенному заводу, где находился вход в потаенные подземные крипты, принадлежавшие клану Серых. Неожиданно из густых предутренних сумерек фары выхватили какой-то неясный силуэт. Жорик присмотрелся, и через секунду увидел, что прямо посередине дороги стоит человек: женщина, невысокая, темноволосая и, судя по всему, обнаженная – если, конечно, на ней не было надето телесного цвета трико или комбинезон. Жорик ощерился и вдавил педаль газа. Похоже, сегодня удача на его стороне: мало того, что совершенно неожиданно получилось закрыть вопрос с долгом настырному старику-некроманту, так еще и добыча идет прямо в руки! Ни машин, ни прохожих на улице не было; всего-то дела – сбить эту странную тетку, видимо, переборщившую в субботнюю ночь с алкоголем, забросить в салон и торжественно привезти трофей в клан. Так-то, папа, я тоже кое-что могу и умею! Жорик вцепился в руль, не сводя с голой женщины взгляда, но в этот момент случилось нечто необъяснимое: уже почти настигнутая добыча внезапно исчезла, а вместо нее на дороге воздвиглась огромная куча сырой и рыхлой земли; рядом валялись большие куски разломанного асфальта. Жорик вскрикнул, топнул по тормозам, но было поздно: машина на полной скорости влетела бампером в темную груду, зарывшись в нее до самого лобового стекла. Жорика бросило лицом и грудью на руль. Он почувствовал страшный удар, боль, и почти сразу – тихий, противный скрежет, с которым срастались поломанные ребра и нос. На глазах выступили кровавые слезы, а когда Жорик смахнул их ладонью, то увидел, что никакой земли нет: перед смятым капотом машины снова стояла все та же женщина, уставившись на него из-под спадающей на лоб черной челки; в густых волосах застряли мелкие камешки и песок. Жорик задергался, открыл дверь, еще не решив, что будет делать: нападать или просто бежать, подальше и побыстрее, и вдруг увидел, как вода в большой луже у края проезжей части вздувается пузырем, тянется вверх и становится еще одной женщиной – высокой, стройной и тоже совершенно нагой. Бурый цвет грязи в воде сменился на сверкающий серебристый, и ундина шагнула к стоящему автомобилю, постепенно все более становясь похожей на человека; гладкая кожа в свете изумленной луны отсвечивала перламутром. Жорик захлопнул дверь, стремительно поднял стекла и сидел, лихорадочно соображая, кому же он задолжал столько, что дело дошло до такой вот напасти.
В щелях дверей и окон машины взвыл ветер. Заглохший двигатель вдруг вновь заработал и стал стремительно нагреваться. Ундина подошла к водительской дверце и вежливо постучала в стекло.
– Привет. Это ты Жорик?
6
Карл Абрамович дважды повернул старомодный железный ключ в скважине замка ветхой деревянной двери, убрал его в карман шлафрока и внимательно посмотрел на человека, привязанного ремнями к поверхности широкого стола. Минуту назад тот пришел в чувство, вытаращился на Карла Абрамовича, обвел глазами стены и потолок рабочего кабинета некроманта, задержав взгляд на пыльных скелетах птиц и лягушек, застонал, закрыл глаза и со стуком уронил голову на столешницу. К душным запахам пыли, сушеных трав, едких химикалий и дыма прибавилась неприятная кислая вонь рвоты и алкоголя. Карл Абрамович поморщился, вздохнул, взял с одной из полок портновские ножницы и принялся аккуратно разрезать на Платоне одежду. Тот снова очнулся, замычал протестующе и заерзал, пытаясь высвободить ноги и руки.
– Ну-ну, голубчик, тише, успокойтесь, – добродушно проворчал некромант, будто сельский ветеринар, успокаивающий шального жеребца, которому
