сложно. Простые кормбрикеты он может и у соседских мужиков на самогон сменять. Я ему нужен, чтоб находить то, что мужики не умеют.
Достаю несколько пластмассовых коробочек с лентой внутри. Вроде маленькой бобины в цельном корпусе. Тот, у кого я их брал, говорит, они называются кассетами. И, как и бобины, нужны для записи звука. Ставлю их стопкой.
Михалыч нехотя поднимается, подходит, глядит на надписи.
– Ты смотри, даже «The Wall» достал, – довольно хмыкает. – Ты, Серый, сила. Я потому тебя нужным людям и посоветовал.
Та-ак, вот теперь, значит, разговор начинается. Не нравится мне, как он с ухмылкой смотрит. Словно интересно ему, как я выбираться буду из той ситуации, в которую он меня засунет.
– Это каким людям? – говорю с ленцой в голосе. – Нужные, оно, конечно, хорошо, да только знаешь, я сам в нужде быть не привык.
– Да не боись, Серый. Люди Мохны про тебя спрашивали. Ну то есть как про тебя… Просто про того, кто может то достать, о чем не всякий и слышал.
Под ложечкой начинает сосать. Про Батю Мохну слышали не только по нашему стояку, но и в соседних секторах. Честный мужик, закон чтит, как клятву юного уставника. И делами вращает такими, что к нему, говорят, даже из Партии ходят. Работать с ним – настоящий шанс зажить не просто хорошо, а очень хорошо. Получить норму воды, чтоб можно было просто мыться. Может, даже под душем, когда вода на тебя льется сплошным потоком и утекает дальше. Но это тот шанс, за который придется действительно поработать.
– А ты, Михалыч, откуда Батю знаешь, что он к тебе за советом идет?
– А я, знаешь ли, гений. – Лыбится. Смотрит, поверю или нет. И ничего, чтоб я поверил, делать не хочет. Вот бы ему эту лыбу проредить. Но нет, сейчас нельзя. Если правду говорит, то он мне все равно что гермодверь, которая меня от всего этого обрыдлого быта отгородит.
– Ну допустим, гений. И что Мохне от меня надо?
– А вот это ты у него сам и спросишь. Я про тебя сказал, теперь он сам за тобой пришлет. Ты только жди.
* * *
Я сижу за длинным лакированным столом. Одна комната, в которую меня привели, могла бы занять целый этаж в моем блоке. А до этого меня вели несколькими коридорами, лестницами и лифтами. И похоже, все они были частью одного отсека. Хотя нет, не отсека, тут нужно другое слово. Квартира. Вокруг как-то очень естественно расползлась роскошь. Телевизор в углу, гарнитур из ДСП, ковры застилали не только пол, но и стены. И из всего этого окружения очень сильно выбивался сидящий передо мной человек. Батя Мохна казался чужим в своей квартире.
С залысинами, щербатой улыбкой, тщедушный и в растянутой майке-алкоголичке, он был бы уместен в очереди хануриков, сдающих перед сменой бутылки из-под чистюли. Сейчас, сидя в метре от меня, он неспешно прихлебывал жидкую баланду из простой жестяной миски.
– Ждать умеешь, молодец. – Голос у Мохны тоже не соответствовал его виду. Глубокий и низкий, он подошел бы здоровому мужику, но не тому иссохшему тельцу, что сидело предо мной. – Многие на твоем месте сразу начинают обрехиваться. А ты молчком сидишь. Это правильно. Ждать в твоем деле – это важно. Хочешь на меня работать?
Я выжидаю еще несколько секунд. Разъяснений не последовало.
– Смотря что за работа, Батя. Работать на тебя хочу, но знаю, что ты пустых людей не держишь. Так что хотел бы за то взяться, что делать умею.
Теперь молчит он. Под его сверлящим немигающим взглядом сидеть неуютно.
– А вот здесь перебздел. Раз я тебя позвал, значит, уже решил, что ты для работы подойдешь. За меня думать у тебя еще думалка не отросла. Так что в следующий раз отвечай просто, да или нет.
– Да, Бать, хочу на тебя работать.
– Вот то-то же. Будем считать, исправился. Работа простая. Скажу, откуда забрать товар, скажу, куда доставить. Твое дело – доставить в сохранности.
Звучит очень плохо. Хуже нет, когда заказчик говорит, что работа простая. Хотя есть что еще хуже. Когда нельзя припечатать его мордой вот к этому натертому до блеска столу и спросить, что ж он сам эту простую работу не сделает.
– Что перенести надо?
– А это, пацан, не твоего ума дело. – И опять этот его немигающий взгляд. Но ничего, я его выдержу. Сейчас как раз закон свое дело делает. Решается, нужно ли со мной по-людски договариваться. – Ладно, извини, пацан, хватанул я чутка. Тебе знать больше положено. Мясо повезешь. Сырое и пахучее.
Видимо, не удержал я лицо, Батя ухмыляется. Но тут не стыдно ершом наежиться. Каждый житель блоков знает, что такое запах сырого мяса. Мало кто даже видел мясо за свою жизнь. Но это название мы заучиваем с младых ногтей. Если чуешь запах сырого мяса, значит, идет Самосбор. Значит, беги и спасайся за ближайшей гермодверью. Если хоть кто от меня что-то такое учует, порешат на месте. И будут правы, я бы так же сделал.
Мохна дает мне время все это продумать. И затем добивает. Всаживает крючок в самую душу.
– За оплату не боись. Если выполнишь, про карточки можешь забыть, все будешь прямо из спецраспределителя получать. Но есть еще одно условие. Мясо, оно портится со временем. Особенно если жара вокруг. Так что ты там не мешкай. А лучше льда побольше раздобудь.
– Слушай, Бать, а зачем оно тебе надо?
Я увидел, что он опять хочет меня заткнуть. Но не стал. Я уже вместе с ним в законе.
– Я тебе, парень, рассказывать особо не стану. Но ответ дам – как хочешь его, так и понимай. Запах этот не только жильцы знают. И не только люди его боятся. Нужно мне, чтоб кой-кто в нужный момент по своим норам попрятался.
– Понятно. Возьмусь. Но аванс все-таки карточками взять хотелось бы.
* * *
Колеса тележки предательски скрипят. Тележка с мороженым, это воспоминание из детства. Самое первое разочарование каждого ребенка. Нарисованные на бортах тележки дефицитные игрушки, радостно уплетающие лакомство, притягивают детей, как кислянка тараканов. Каждый хочет вот так же, закатив глаза от блаженства, облизывать… Хм, я ведь даже не знаю, какое оно на вкус. В общем, каждый ребенок хочет попробовать мороженое. Но стоящие в рекреациях тетки-мороженщицы только отгоняют малышню. Производство лакомства прекратили еще до моего рождения. Но смены «снежных баб» до сих пор не упразднили. Так что этот натюрморт знаком каждому, кто проводит свободное время в рекреациях. Ободранный диван, борщевик в кадке и тетка с тележкой. Ну и еще репродуктор, в хрипах которого можно различить зацикленную мелодию.
Взять на время эту тележку мне стоило почти половину михалычевского
