в него зубами, смакуя каждый кусок. Я тряхнула головой, чтобы прочистить разум, и тихонько позвала:
— Кто тут?
Плач умолк, и долго не доносилось ни единого звука. Я чувствовала себя неуютно и глупо, как будто разговаривала с пустотой, но, когда подумала, что стон мне померещился, кто-то зашевелился в темноте за бочкой с картофелем и еле слышно вздохнул.
— Я не буду тебя бить и ругать, — я пыталась говорить ласково, как умела, и сделала шаг вперед, стараясь нащупать товарку в темноте. — Ты что-то натворила? Я никому не скажу. Эй! Выходи.
Вместо ответа послышался судорожный всхлип, и я, наконец, нашарила одной рукой чью-то непокрытую головенку с мягкими, как пух, волосами, связанными в косичку. Девочка отпрянула от меня, вжавшись в каменную стену, и я присела на корточки, сбросив белье на пол.
— Что ты здесь делаешь?
— Ничего! Не трогай меня, — голос девчонки осип от слез, но в нем слышалась решительность, и я отдернула руку.
— Даже и не думала, — мне стало обидно; редко, когда я выказывала участие, и неожиданно было слышать в ответ злость. — Если тебя здесь найдут, то выпорют.
— Я не боюсь порки!
— Если б не боялась, не пряталась бы, как клоп.
— Ничего ты не понимаешь, — буркнула она и повернула ко мне бледное лицо, еле различимое в темноте. — Я не могу выходить. Меня, наверное, ищут.
Я пожала плечами.
— Чем дольше ищут, тем будет хуже.
Девочка затихла. Она вдруг уткнулась мне головой в юбки, так, что я чуть не упала.
— Ты… Ты служишь здесь? — внезапно спросила она.
— М-м-м, — я неопределенно пожала плечами. У меня не было ответа на этот вопрос, потому оставалось только мычать.
— Выведи меня отсюда. Он заснул, — глухо донеслось сквозь ткань.
— Кто?
— Ну он. Господин.
— Какой господин?
— Мой господин, — она вздрогнула, и я помешкала, но погладила кудрявую головенку. Кажется, девочка была младше меня. На два года, три или больше — сказать точно я не могла.
— Он тебя… м-м-м… обижал?
— Нет! Меня никто не может обидеть.
Я вздохнула.
— Тссс, тихо, — я оглянулась на светлеющую щель в двери. — Тогда почему ты убежала?
— Он делал мне плохо. Украл меня. Угрожал. А теперь уснул. И молчит. А я хочу домой, и мне нужны деньги.
— А где ты живешь?
Она засопела и, наконец, неохотно созналась в мои юбки:
— Я не помню. Я есть хочу.
Я беспомощно погладила ее по плечам. Что я могла сделать? Еды у меня не было, кроме нескольких леденцов, которые принесла мне Ари. И кем был спящий гость наверху? Проще всего было бы рассказать о девчонке госпоже Рот и не заботиться ни о чем, но нечто внутри меня категорически не желало этого делать, сопротивлялось, цепляясь за жалость к замученному и перепуганному ребенку. Ведь если она попадет к старухе, та ее просто так не отпустит.
— У меня есть леденец наверху, — я все-таки решила не оставлять девчонку в беде. — Хочешь? Потом принесу тебе хлеба.
— Ты не врешь?
— Нет, — я поднялась и забрала белье, от неудобной позы у меня затекли коленки. – Клянусь святой Катериной! Идем со мной. Но ты должна вести себя тихо.
— Я — мальчик. Прекрати звать меня по-девчачьи, — угрюмо пробормотал ребенок и поднялся, цепляясь за мои юбки. На свету стало видно, что мальчик прехорошенький, как ангелочек с церковной росписи, и лет ему исполнилось семь или чуть больше. Лицо его было перепачкано в белой пудре от парика, темной пыли от сажи и слезах; на щеках, точно пересохшие ручьи, виднелись следы рыданий. Тихо ходить он не умел, и каждый раз, когда он топал слишком громко, у меня замирало сердце. Когда мы поднимались по лестнице, я старалась идти неслышно, чтобы никто не заметил моего удивительного найденыша.
Когда мы поднялись наверх, я дала ему леденец, и он, удивленно приподняв брови, совсем как взрослый господин, принялся осматривать мое убежище на чердаке.
— Так ты служанка! — бестактно заметил он.
— А ты ждал графиню? — Мне стало и обидно, и весело: тоже мне важная птица залетела в кладовую! — Ты сам-то невесть кто.
Он гневно нахмурился и обиженно отвернулся от меня. Его бархатная курточка с кружевами выглядела нелепо среди моей скромной бедности. Мальчишка напоминал щегла, которого заперли в дешевом ящике вместо клетки.
— Без лишней надобности не ходи по комнате, — наставительно сказала я и достала из укромного местечка жестянку с дешевыми леденцами. — Ничего не говори, кто бы ни был за дверью. Если что, прячься в моей постели.
— А что мне здесь делать? — после долгой паузы спросил он, сморщив гладкий лоб.
— У меня есть пара лубков и старая Библия, — неуверенно ответила я. Он поставил меня в тупик; мне всегда было что делать, даже если не хотелось. Мальчишка вздохнул так картинно, что я невольно заулыбалась и протянула ему жестянку. — Вот возьми. Но лучше не
