Британо-Индийскому пароходству, который работал на линии Гонконг — Инкоу. Он стоял до утра, поэтому у привезенных мной беженцев было время купить билеты, разместиться и написать письма своим знакомым в Порт-Артуре с сообщением, как удачно всё сложилось у них. Лучшей рекламы для меня не придумаешь, поэтому пообещал, что почта будет доставлена бесплатно.
Солонину для русской армии я купил в британской фирме «Дуглас и партнеры». Обслуживал меня задумчивый шотландец Фергус Макклинток — тридцатишестилетний высокий худой мужчина с вытянутым костистым лицом, на котором темно-русые брови по длине и густоте спорили с усами, плавно переходящими в бакенбарды. Одет он был в темно-коричневый сюртук, от которого, как мне показалось, пованивало дедушкиным сундуком. После каждого моего вопроса шотландец зависал на несколько секунд, а потом отвечал подробнейше занудным тоном учителя младших классов. Стандартную бочку солонины емкостью сто шестьдесят три литра он предложил в пересчете на рубли по семьдесят семь, потом сбавил до семидесяти пяти. Получалось почти в три раза дешевле, чем купят у меня. Русские кредитные билеты Фергус Макклинток брать отказался, поэтому прогулялись с ним в британский банк «HSBC» («Банковская корпорация Гонконга и Шанхая»), довольно помпезное двухэтажное здание с колоннами, где неторопливый клерк-ирландец без разговоров обменял бумажные рубли на бумажные фунты стерлингов. Я купил почти на все деньги двадцать шесть бочек солонины, часть которых разместил на нарах, убрав на время солому и парусину. Пассажиров на Порт-Артур все равно не было.
Ночью на переходе попали в грозу. Поливало, громыхало и блымало от души. Молнии были ослепительно яркие, продолжительные и «кустистые», словно должны были запустить «щупальца» в каждую волну. Матросы, включая рулевого, сдрыстнули в трюм, не реагируя на мои ругательства и угрозы на китайском языке, и выбрались на палубу только после окончания грозы. Пришлось мне, закутавшись в кусок брезента, порулить немного, вспомнить юность. От злости собрался уволить матросов по прибытию в порт, а потом успокоился и пришел к мысли, что новые будут не лучше. Для необразованных людей молния — это что-то запредельное, божественное, чему противостоять бессмысленно и даже безрассудно. Впрочем, и для многих образованных тоже.
Кстати, на Аппенинском полуострове еще со времен римлян из деревьев, пораженных молнией, делали музыкальные инструменты. Считалось, что звучат лучше. То ли мне медведь на ухо наступил, то ли попадались подделки, но разницу не замечал.
В Торговом порту ошвартовались перед сумерками. На пирсе уже ждал капитан Павловский. Наверное, оповестили о нашем приближении с наблюдательного поста на горе Золотая. Джонка у меня приметная, не перепутаешь. Узнав, что солонина английская, капитан даже проверять не стал.
— У них поставщики не такие жулики, как наши, — объяснил он.
Мы договорились о цене и откате и что выгрузку начнем утром, после чего отправились в трактир «Старый город», чтобы обмыть сделку. Я прихватил с собой бутылку бордо, купленную в Чифу.
Сразу вспомнилась советская молодость, когда приносили с собой спиртное в столовые и кафе. Распивать там запрещалось, но, если не наглеть, никто не обращал внимания, а уборщица с радостью забирала пустые бутылки, чтобы сдать их в пункт приема стеклотары по цене двенадцать копеек штука. Там выдавали чек, на который можно было отовариться в магазине, которому принадлежал этот пункт. Обычно покупали что-нибудь дешевое и получали сдачу наличными.
Не знаю, принимают ли сейчас стеклотару в Порт-Артуре, но половой тоже обрадовался, увидев бутылку вина. Может быть, считал, что подвыпившие клиенты больше дадут на чай. Приняв заказ, он принес бокалы, откупорил бутылку, налили нам. Темно-красное вино было ароматным и вкусным.
— Черт, как мне хочется вернуться домой, в Киев, к нормальной жизни! — сделав несколько глотков, горько воскликнул капитан Павловский.
— Скоро разобьете японцев, и вернешься, — сказал я в утешение, хотя знал, что будет совсем наоборот, что те защитники Порт-Артура, которые не погибнут, до конца войны просидят в плену.
— А победим ли⁈ — эмоционально возразил мой сотрапезник. — Наши были разбиты под Кинчжоу, отступили к Волчьим горам. Все госпитали заполнены ранеными. К ним добавляются беженцы. Из Дальнего, бросая всё, люди пешком идут сюда через горные перевалы.
— Дальний уже сдали? — задал я уточняющий вопрос.
— Еще нет, но все к тому идет. Там наши основные склады. Они до отказа заполнены боеприпасами, другим военным имуществом, продуктами. Мой начальник подполковник Доставалов предлагал перевезти всё в Порт-Артур, но генерал Стессель отказал и еще обозвал паникером. Теперь наши запасы достанутся японцам! — раздраженно продолжил капитан Павловский.
Как мне объяснили, воинскими подразделениями руководят начальники, а командуют временно исполняющие обязанности. Так что привычное мне слово «командир» могли счесть оскорблением. И что я знал и раньше, в любой армии боевые подразделения считают интендантов ворюгами, а те их — кретинами. Как по мне, правы обе стороны.
— Кормить прибывших нечем, цены на рынке подскочили вдвое. Кто может, уезжают. Говорят, что китайцы за перевозку в Чифу берут по сто рублей с человека, — продолжил он.
Оказывается, я сильно демпинговал! Завтра повышу расценки вдвое.
16
Моя джонка исправно работала на линии Порт-Артур — Чифу. Туда везла пассажиров, обратно — солонину или мясные консервы. Я потихоньку богател. Со временем денег стало больше, чем требовалось для торговых операций, поэтому открыл счета в Русско-Китайском банке и Национальном городском банке Нью-Йорка. Я пока не знал, где именно осяду после Порт-Артура. Первый банк имел офисы в России и один в Париже, а второй интересовал, как американский, который, как я точно знал, не обанкротится до начала двадцать первого века.
В это время русская армия потихоньку отступала. Двадцать первого мая в Дальний пришли пятнадцать японских пароходов с десантом, сопровождаемые всего броненосцем, крейсером и пятью миноносцами. Об их подходе знали, но не предприняли ничего, чтобы помешать врагу. Такое впечатление, что русская эскадра, более многочисленная и мощная, играла в поддавки.
В тот день, закончив выгрузку бочек с солониной и проведя взаиморасчеты с капитаном Павловским, я занимался погрузкой пассажиров. Их было очень много, поэтому брал в первую очередь тех, кто с детьми. Исключение сделал только для красавицы лет девятнадцати, жены поручика, который был старше лет на семь. Она была дерзко красива и резка, а он мягок и нежен. Я еще подумал, что им бы напару сниматься в порнофильмах о садомазохизме: она в черном мундире, высоких сапогах и с хлыстом в руке, а он на коленях в чем мать родила — в одних наручниках. Сейчас она была в темно-фиолетовом, глухом и длинном, дорожном платье и черной шляпке с вуалью, а на ногах черные туфли на высоком
