огромные колонии и находятся в полной безопасности в гигантских неуклюжих роботах, отгороженные от внешнего мира, общаясь с ним извилистыми непрямыми путями и воздействуя на него с помощью дистанционного управления. Они присутствуют в вас и во мне. Они создали нас, наши души и тела, и единственный смысл нашего существования – их сохранение»[185].
Отмечая, что гены здесь изображены способными управлять своей собственной судьбой, Нобл задается вопросом: что в этом отрывке может быть доказано наблюдением, а что следует рассматривать как метафизическую спекуляцию? Он отмечает, что эмпирически проверенные факты в этом тексте ограничиваются утверждением о том, что гены «присутствуют в вас и во мне». Затем он шутливо переписывает Докинза, вводя совершенно иной набор метафизических допущений и сохранив при этом единственное эмпирически проверяемое утверждение из оригинального текста.
«[Гены] собраны в огромные колонии и находятся внутри высокоинтеллектуальных существ, на которых накладывает отпечаток внешний мир. Гены взаимодействуют с миром при помощи сложных процессов, благодаря которым, словно по волшебству, они приобретают функциональность. Они присутствуют в вас и во мне. Мы – система, которая позволяет читать их код, и их сохранность полностью зависит от радости, которую мы испытываем, воспроизводя самих себя. Мы – конечный смысл их существования»[186].
Здесь все наоборот: люди контролируют ситуацию, они активны, а гены – пассивны.
Что в отрывке Нобла является наблюдаемым, а что спекулятивным? Как и прежде, единственное, что может быть доказано, – это то, что гены находятся «в вас и во мне». Все остальное спекулятивно и лежит за пределами эмпирического познания, при этом Докинз и Нобл рассматривают одно и то же совершенно по-разному. Оба не могут быть правы одновременно, так как и тот и другой молчаливо исходят из совершенно разных ценностей и смыслов. Однако их утверждения «эмпирически эквивалентны». Другими словами, оба одинаково хорошо обоснованы наблюдениями и экспериментальными данными. Так какое высказывание верно? Какое из них более научно? Как нам решить, какое утверждение предпочтительнее с точки зрения научной обоснованности? Как замечает Нобл, «похоже, никто не в состоянии придумать эксперимент, который бы обнаружил эмпирическую разницу между ними»[187].
Критика Нобла поднимает вопрос о том, какое положение в научном сообществе занимает концепция «эгоистичного гена» в настоящее время – вопрос, который мы обсудим в следующей главе.
Что осталось от «Эгоистичного гена»?
Оглядываясь назад, сейчас уже трудно понять то ощущение приближения новой эры, что заразило умы некоторых эволюционистов конца 1960-х годов, включая Уильямса и До-кинза. Новое понимание эволюции как процесса, движимого исключительно эгоизмом, имело отдаленное отношение к Дарвину и апеллировало к цветистым риторическим оборотам не меньше, чем к доказательствам. Поход Докинза против «неряшливого и неосознаваемого группового селекционизма» был представлен как возрождение взглядов Дарвина, тогда как оппоненты изображались им в виде «вооруженного иезуитскими софизмами арьегарда из фанатичных приверженцев „неогруппового селекционизма“»[188]. Тем не менее сам Дарвин в своих сочинениях неоднократно обращался к идее группового отбора главным образом для того, чтобы объяснить, как естественный отбор мог привести к возникновению альтруистического поведения и нравственных инстинктов. Он утверждал, что эти феномены могли бы найти объяснение в рамках теории естественного отбора, если бы было доказано, что они действуют «на благо сообщества»[189][190].
Наблюдавшееся с 1970-х годов возрождение интереса к групповому отбору создало серьезные трудности для докинзовского взгляда с позиции гена. «Эгоистичный ген» появился в тот момент, когда большинство эволюционных биологов отвергали объяснения эволюции, исходящие из «блага группы», и настаивали на том, что все адаптации должны объясняться лишь личными интересами самого индивида[191]. Твердая позиция Докинза, что именно гены являются «фундаментальной единицей отбора», была воспринята как возражение против идеи группового отбора, хотя это скорее был ответ на недостаточное понимание процесса естественного отбора.
Неприятие Докинзом теории группового отбора, которую он не так давно несправедливо охарактеризовал как «плохо определенный и непоследовательный взгляд на обусловленность эволюции избирательным выживанием целых групп организмов»[192], рассматривается его критиками как невнимательность по отношению к последним достижениям в этой области[193]. Защищаемый Докинзом геноцентричный подход необходимо рассматривать на фоне «наивной идеи группового отбора» – очень влиятельного в первой половине XX века взгляду, склонного особо выделять «межгрупповой отбор» в противовес «внутригрупповому отбору». Однако в конце 1970-х и в 1980-х годах становилось все более очевидным, что преобладающая тенденция отвергать «межгрупповой отбор» как значительную эволюционную силу не оправдана и требует пересмотра[194]. Продолжая отвергать идею группового отбора, Докинз не вписывается в современный консенсус о возможности разноуровневого понимания отбора. Дебаты на эту тему продолжаются с 1970-х годов по сей день.
Важно отметить, что наука все время идет вперед, достигая новых высот путем постоянного пересмотра существующих теорий и парадигм в свете накопления фактических данных и наблюдений. Взгляд на вещи (а это и есть значение греческого слова «теория»), способный удовлетворительно объяснить факты в конкретный момент истории, может рухнуть в дальнейшем, под гнетом новых наблюдений. То, что когда-то казалось естественным и интуитивным, может стать громоздким, натянутым и неправдоподобным. Случилось ли это со взглядом на эволюцию с позиции гена?
Если бы это действительно произошло, никто не продолжал бы критиковать Докинза. Наука постоянно находится в пути, оставляя свое прошлое позади: в этом, пожалуй, одно из самых явных различий между естественными и гуманитарными науками. Не многие естественнонаучные публикации читаются и через пятнадцать лет после их появления, в то время как многие гуманитарные труды получают статус «классики», что позволяет им оставаться частью культурного канона[195]. «Эгоистичный ген» Докинза читают и сегодня, спустя сорок лет после его публикации: примечательное свидетельство его востребованности, ясности изложения и интеллектуальной прямоты.
Но действительно ли это дарвинизм? В каком-то смысле «эгоистичный ген» не является дарвиновской идеей, поскольку Дарвин ничего не знал о генах. Дарвин придерживался более плюралистического подхода в вопросе о единицах отбора (в особенности об индивидуальных организмах) и мыслил в терминах наследования вариаций, а не выживания генов[196].
Тем не менее важно подчеркнуть, что возникающие в научной литературе претензии к подходу Докинза выходят далеко за рамки рассуждений о том, действительно ли это «дарвинизм». Они не имеют ничего общего с распространенными недопониманиями его книги, которые нельзя считать серьезной «критикой». Далее я отмечу наиболее показательные критические замечания и дам краткую оценку их значимости.
Одно из первоначальных замечаний относилось к дарвиновской модели «древа жизни», которая неявно заложена в «Эгоистичном гене» и явно в «Слепом часовщике»[197]. Докинз выразил дарвиновскую формулу «происхождения путем изменения» с помощью термина «идеальная
