он свой трудный, неудобный для всех максимализм или, наоборот, заразил им учеников своих — тех, которые его понимают? Красуется ли в историческом кабинете или задвинут в шкаф, чтобы не смущать и не смешить никого, тот медный подсвечник, чья принадлежность Чаадаеву никак не доказана?
Вопросы есть, их задают нам, а мы — извините — возвращаем их вам: данных для полного ответа у нас недостаточно… Доживем до ответа?
1967—1982
Драма из-за лирики
Пьеса в двух действиях, четырнадцати картинах
Действующие лица
Назаров Кирилл Алексеевич — новый директор школы.
Ольга Денисовна — зам директора по воспитательной работе.
Марина Максимовна — учительница литературы.
Сумароков Олег Григорьевич — учитель физики.
Эмма Павловна — учительница химии.
Мишин Константин Иванович — учитель физкультуры.
Француженка.
Полная учительница.
Худая учительница.
Алина — секретарь директора.
Юля Баюшкина }
Алеша Смородин }
Женя Адамян }
Майданов }
Таня Косицкая } — десятиклассники.
Баюшкина }
Клавдия Петровна }
Смородина }
Ирина Ивановна } — родители.
Наши дни.
Школа в большом городе.
Театру от автора
Мне представляется вместо занавеса большая двустворчатая дверь, открывающаяся внутрь и могущая удаляться в глубь сцены. Это дверь школы, но также и одного из классов, дверь директорского кабинета, но также и учительской, дверь, впускающая нас в дом героини, но, если нужно, — и в библиотеку, и в буфет… Оборотная сторона дверных створок изобразит нам то стеллажи, то классную доску, то вешалку, а сторона наружная может уточнить — посредством освещенной таблички, — где происходит данный эпизод. Заодно дверь ограничит ширину обзора, чтобы зря не утруждать 35 юных статистов, когда, например, на сцене идет урок.
Кроме этой практической функции у такой двери будет и сокровенная роль: ведь педагогика часто (гораздо чаще, чем ей хотелось бы) имеет дело с тайнами. В защите тайны нуждается лирика — та, о которой говорит название пьесы. Здесь очень опасны сквозняки, не знающие принципа невмешательства в чужие дела… Но в тайну кутаются и такие дела, которые сами себя стыдятся и все же делаются зачем-то. Вот в этом случае нужен хороший сквозняк, нужна дверь, открытая настежь!
Нет, автор понимает, конечно, что образ спектакля — забота режиссера и художника, что, вероятно, для их воображения моя «дверь» — вовсе не «потолок» и что следует, не ломясь в открытую дверь, оценить и другие варианты.
Но перед глазами у меня дверь. И я приглашаю войти.
Действие первое
Картина первая
Кабинет директора школы, при нем канцелярия. Утро, начало девятого. В канцелярии терпеливо звонит телефон. Входит А л и н а, эффектно одетая девица. Пока она раздевается и отогревается, телефон напрасно взывает к ней.
А л и н а (взяла, наконец, трубку). Школа. Ой, кто нам звонит! Серафима Осиповна, дорогая… Ну, как вы? Самочувствие как? У нас-то нормально, только скучаем, баба Сима, непривычно без вас, пусто!.. Нет, никого еще нету! Конечно, запишу, давайте. (Взяла ручку, листок.) Ну, это он увидит, не сомневайтесь… А насчет «продленки» уже все уши прожужжали ему, прямо в первый день. Вот хотите мое субъективное впечатление? Такому человеку, баба Сима, не надо шпаргалок, они его только злить будут… Сам с усам потому что… если учесть, откуда он пришел. Лично я его пока еще боюсь, просто цепенею!
Входит не сразу замеченная Алиной О л ь г а Д е н и с о в н а. На ней надето много теплых вещей. Шерстяную шаль она оставит на сутулых плечах, чтобы кутаться в нее все время. У нее доброе лицо с застывшей в глазах укоризной.
Баба Сима! Как хорошо, что вы в Одессу едете… Была. В детстве, правда. И тоже лежала в больнице! Представляете, копченой скумбрией объелась! Ой, как я вам завидую…
О л ь г а Д е н и с о в н а. Нашла кому завидовать! (Постучала себя по лбу, потом, по столу, отняла трубку.) Серафимушка, это я, здравствуй. Ну как, собралась? Я за час у тебя буду. Никого я не думаю снимать с уроков. Ну, не скажем детям, не скажем… Вещей много получается? Вот и напрасно, тебе там позволят гулять. Да не по Дерибасовской, а будешь сидеть в какой-нибудь лоджии, в качалке, дышать морем… Значит, теплое надо брать, и плед, и на ноги соответственно… Ну, что молчишь? Слышь, Серафима, как соперируют, весточку сразу подай. Пускай там сестричка до телеграфа добежит, не поленится, ты объясни: пятьсот человек ждут, вся школа! Ничего не преувеличиваю, именно вся! (По ходу разговора ей делается жарко, она снимает пальто.) Ох, прекрати, пожалуйста, ты знаешь — я этого юмора твоего не люблю, он уже не смешной в нашем возрасте. Что? Приступил, приступил. Вникает в дела. Не торопится… А ты давай о себе больше думай — пора тебе, заслужила. Вот, кажется, он приехал — отсюда слышно.
Шум подъезжающего автомобиля за окном. Алина дышит в стекло, делая в нем «глазок».
(Глядя на Алину.) Тебе твой секретарь поцелуй воздушный шлет, но ты не верь: она уже влюбилась в нового шефа!
А л и н а. Ольга Денисовна!
О л ь г а Д е н и с о в н а. Уж как одевается — мне за мальчишек, за старшеклассников, боязно. Ну, пока, Симочка, договорились: без двадцати двенадцать буду. (Положила трубку.)
А л и н а. Как вы можете?
О л ь г а Д е н и с о в н а. А тебе жалко? Развлекаю ее, слепенькую, тараторю что попало… только бы не молчать. Но ты ведь и в самом деле при ней не ходила такая. Это мы товарищу Назарову обязаны.
Входит Н а з а р о в. Его лицо с жесткими складками у рта, прежде всего говорит о волевых качествах. Но именно поэтому для нас важнее его способность краснеть, удивляться, озадачиваться и думать в присутствии партнеров, не стесняясь тратить на это время и казаться тугодумом. Он любит ясность во всем и нервничает, когда ее нет.
Н а з а р о в. Доброе утро.
О л ь г а Д е н и с о в н а. Доброе утро.
А л и н а. Здрасте, Кирилл Алексеевич, а как же это вы без пальто?
Н а з а р о в. А у меня печка в машине. (Внимательно посмотрел на одеяние Алины и прошел в кабинет, оставив дверь открытой.)
О л ь г а Д е н и с о в н а (последовала за ним). Вчера я тут у вас оставила подарки для Серафимы Осиповны. Она сегодня едет — преподнесем…
Н а з а р о в. Куда едет?
О л ь г а Д е н и с о в н а. В Одессу, на операцию, я же вам рассказывала: Филатовский институт — ее последняя надежда. Два года сходила на нуль — и сошла. Причем это скрывалось… Так что, честно вам сказать, школа уже давно без хозяина. Память, чутье, опыт — это все было при ней, и все-таки… Некоторые у нас широко пользовались тем, что она в потемках!
Н а з а р о в. Ребята?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Не только… Вы сами увидите все, зачем я буду вперед забегать? (Забирает из книжного шкафа свертки.)
