неужели у тебя наконец прорезался семейный пророческий дар? – живо откликнулась Белая Госпожа.
– Ах, если бы, дорогая, всего лишь опыт, – театрально вздохнул он, прижав ладонь ко лбу.
– Приятно, что ты научился самокритике, спустя всего-то лет сто, – тихо, но достаточно разборчиво пробормотал скромный лохматый парень в клетчатом пальто, который сидел рядом, читая книгу. Затем он внезапно поднял взгляд – глазищи у него оказались ярко-зелёные, сияющие, как лампы – и уставился на Сирила, точно впервые его увидел. – А ты… Ты получишь то, что ищешь. Но не то, о чём просишь.
Последние две фразы прозвучали как-то особенно значительно; подуспокоившийся волшебный народец на трибунах вновь разволновался, зашептался, зашелестел… Айвор же резко обернулся к своему спутнику, раскинув руки:
– Кого я слышу! Киллиан, мальчик мой… кхм-кхм, то есть бесконечно почтенный господин добрых вестей изволил молвить слово! Эй, если ты всё же отвлёкся от своего романа, то, может, скажешь что-нибудь ласковое и для того, второго? – и он пихнул его в бок локтем. – А? Для равновесия хотя бы?
Киллиан – или господин добрых вестей? – подслеповато, растерянно моргнул, а затем вновь уткнулся в книгу:
– Ему ничего от меня не нужно. У него и так будет всё хорошо.
– Что значит – «не нужно»? – неискренне возмутился Айвор. Но сиял он так, словно купил билет на отвяжись, а выиграл миллион, причём наличными и сразу; видимо, даже такие слова из уст господина добрых вестей считались благим предзнаменованием. – Откуда такая скупость, разве я тебя этому учил?
– Тебе нужно, ты и дари, – с ухмылкой перебил его хозяин Эн Ро Гримм, которому, очевидно, аттракцион уже наскучил. – Раз уж положил глаз на рыжего парнишку… Дай-ка угадаю, не можешь? Исчерпал запас сил на сегодня, милый кузен? Досадно, – и ухмылка его стала ещё шире. Затем он обернулся к Джеку: – Но и впрямь, несправедливо выходит. Может быть, у тебя что-то есть? Не хочешь полагаться на чужую милость, так предложи обмен. Сделки, сам знаешь, тем и хороши, что платишь вперёд – и точно знаешь, что отдаёшь… Ну как?
Хотя Джек и не собирался реагировать на явную провокацию, но всё же машинально прикоснулся к карману. Два жёлудя, таких высохших и сморщенных, что они больше напоминали изюм; старые игральные кости… Слишком ценное для него, но абсолютно бесполезное для кого-то ещё.
– Нет, – сказал он, беспечно улыбнувшись. Сирил продолжал на него смотреть, не скрываясь, как будто бы сердито, но и тревожно в то же время. – Чего взять с бродяги?
Ответ, видимо, был правильный, потому что лицо у Неблагого сделалось совсем уж злым, а глаза вдруг заполыхали.
– Ну, если нечего, тогда мы…
– Постой! Зачем же так торопиться, – прервал его насмешливый возглас. – Я пока не вручил никаких даров, а по справедливости должен.
Неблагой развернулся к трибуне всем телом:
– Эйлахан. Опять ты. Что, решил всё же расплатиться за музыку со скрипачом?
Лисий колдун – вмешался снова он, кому ещё – легко спрыгнул на арену, вприпрыжку пронёсся, лавируя среди игроков, и стрункой вытянулся напротив Неблагого, заглядывая ему в лицо снизу вверх. Уязвимым он, впрочем, не выглядел, несмотря даже на разницу в росте; пышный рыжий мех лежал на плечах и волнами спускался к земле; в рыжих волосах горела золотая корона с острыми зубцами-шипами, и пылали красные, точно кровь, одежды.
Неблагой выдохнул очень по-человечьи – и отступил на шажок… нет, даже на полшажка.
Но всё же отступил.
– Малютку скрипача и без меня одарили сверх меры, – усмехнулся Эйлахан, Король-Чародей, и легонько царапнул когтем-ногтем Неблагого под подбородком; Неблагой отчётливо сглотнул. – Нет, я одарю его соперника. Ведь этот со всех сторон достойный юноша, не колеблясь ни мгновения и ничего не прося взамен, предложил разделить мне с ним хлеб… точнее, бургер. И питьё. А теперь, глядите-ка, он последнюю рубаху… то есть, конечно, парку из зимней коллекции «Спенсерс» позапрошлого сезона отдал незнакомой барышне! Похвально, похвально, – пропел Эйлахан, и, резко развернувшись, шагнул к Джеку; рыжий меховой плащ вильнул, как огромный пушистый хвост. – Благие дела всегда вознаграждаются, ведь так?
…вблизи лисий чародей не выглядел таким уж добрым и безопасным. Глаза у него были чуть раскосые, зелёные, невыносимо яркие; черты лица резковатые; изящные пальцы оканчивались тёмными, острыми, чуть загнутыми когтями, и пахло от него тоже зверем, чистым, молодым, но хищным.
– Когда как, – ответил Джек с трудом; голос у него изрядно сел. – Иногда бывает, что за добрые дела бывает расплата.
Эйлахан расхохотался, точно услышал славную шутку… а потом плавным движением сдёрнул плащ и накинул его Джеку на спину.
Мех оказался очень лёгким и тёплым – и словно бы дышал, как живой.
– Жалую тебе плащ со своего плеча, – широко улыбнулся Эйлахан, аккуратно застёгивая металлические крючки где-то у Джека под горлом, а затем провёл когтистыми ладонями по лопаткам и по предплечьям, точно расправляя мех. – Береги его; он не только согреет тебя в самый лютый холод, но и научит кое-каким лисьим фокусам. А лицо твоё кажется мне знакомым! – добавил он вдруг и немного склонил голову, сощуриваясь. – Была у меня в свите одна лисица, строптивая и влюбчивая… Исчезла лет пятьдесят назад, увязалась за каким-то смертным мальчишкой и заигралась. У тебя в роду нет лисиц?
В голове у Джека зазвенело; он стиснул кулаки так, что ногти впились в ладонь.
– Боюсь, что я самый обычный человек.
– Ну, это дело поправимое, – заговорщически подмигнул ему Эйлахан. И обернулся к востоку: – О, а небо, я смотрю, светлеет – значит, скоро начнётся Игра. Недруг мой, может, пустишь мальчика первым? Даров ты ему не дал, так дай хоть фору.
Неблагой тоже оглянулся.
– И впрямь светлеет, – признал он задумчиво. – Странное дело, ведь эта ночь обычно длится столько, сколько мне потребно, а тут ещё с дюжину игроков посмотреть надо… Ну, фора так фора. Действительно, если охота начнётся прямо сейчас, это будет, пожалуй, скучно.
Неблагой снял с пояса рожок и поднёс к губам; над ареной разлился чистый, низкий, вибрирующий звук, похожий не то на вой, не то на гул металла, по которому ударили молотом. Трибуны разъехались, образуя арку, а за ней, в белесоватом
