Пергами и не краснеет, когда все подробности их интимной близости становятся достоянием гласности на открытом суде в 1820 году.
Более того, любовь восторжествовала не только независимо от всех сословных предрассудков, но и от всех возрастных ограничений. Гёте было семьдесят, когда он влюбился в Ульрику фон Леветцов.
Фридрих фон Генц[96], седовласый господин, отдал свое сердце Фанни Эльслер[97]. И какой романист мог бы представить себе более романтический поступок, чем тот, что связан с именем Шарлотты Штиглиц, которая задушила себя в Берлине на Рождество 1834 года в надежде тем самым вдохновить своего горячо любимого, но умеренно одаренного мужа, поэта Генриха Штиглица, к сочинению великого произведения. А Луи-Леопольд Робер[98] был на пике своей славы в 1835-м, когда застрелился из-за своей несчастной любви к принцессе Шарлотте Бонапарт, бывшей ранее его ученицей. Жорж Санд выражала свои пылкие чувства не только в книгах, она не могла жить без любви, был ли это Шопен, Альфред де Мюссе или кто-либо другой. Графиня д’Агуль[99] отказалась от мужа, детей и положения, чтобы последовать за Листом.
Лорд Байрон – молодой, красивый, богатый, благородный и очень одаренный. Казалось, природа не отказала ему ни в одном хорошем даре и сделала его кумиром своего времени, он был истинным его воплощением. Поэт блуждает по заграницам, выражая печаль и отчаяние кровоточащего сердца в стихах, полных огня и красоты. Его душа полна меланхолии и усталости от жизни, без надежды или желания.
Его страдания не поддаются исцелению, ибо это сама жизнь. Стихи отражают дух его времени, никто прежде не чувствовал так сильно и не пел так убедительно о разладе между природой и жизнью. Мировая скорбь[100] была в моде. Урны и плакучие ивы, уединенные морские берега и тихие церковные дворы стали объектами поэзии и искусства.
Модная иллюстрация
Париж, 1833
Скорбь разбивала сердца тем, кто действительно был способен на глубокие чувства. Даниэль Лессманн[101] покончил с собой в 1831 году, Николаус Ленау[102] закончил жизнь в сумасшедшем доме.
Для менее утонченных народных масс писали Александр Дюма и Виктор Гюго. Первый, веселый и опытный художник, с его продуманным искусством и неистощимым воображением, сразу же стал любимцем публики, радуя ее своими блестящими историческими описаниями, которые были не лишены теплого оттенка страсти. Последний – настоящий поэт, произвел революцию в литературе и драматургии. Романтизм сыграл свою роль и в его великолепном романе «Собор Парижской Богоматери».
Эпоха приходила в себя и становилась все более трезвой. Июльская революция выдвинула на первый план другое поколение, которое было самодостаточным и наслаждалось тонким изображением своей культуры, своего образа жизни и чувств в романах Бальзака.
Жорж Санд
Художник Огюст Шарпантьё, 1838
Однако в 1830 году радикальная партия начала оказывать давление на оппозицию, среди ее лидеров в Германии был Генрих Гейне. Ее представители враждовали всеми доступными средствами с этим самым поколением. В этот момент как в политике, так и в литературном мире пролетариат восстал против буржуазии. Эжен Сю в своих описаниях представил ужасавшую картину нищеты, а Жорж Санд в каждой написанной ею строке яростно выступала против закона и обычаев, против государства, церкви и общества.
В театре шли трагедии Мюллнера, когда впервые были поставлены романтическая опера Вебера «Вольный стрелок» (1821) и призрачный «Вампир» Маршнера (1828). В то время как в Германии, особенно в Берлине, Раупах[103] погребал всякое стремление к драматизированной истории под серией невыразимо скучных и безжизненных трагедий, во Франции зрителей возбуждала историческая пьеса, вдохновленная страстным духом современности.
Модная иллюстрация
Париж, 1825
Академический идеал старшего поколения сгорел в огне молодых сердец. Драмы Виктора Гюго, волнующая музыка Даниэля Обера были подобны революционному звуку труб.
Тем временем безымянную толпу угощали новым видом развлечения – мелодрамой, в которой музыка эффектно оформляла рассказ. Широкая публика инстинктивно любила контрасты, и сентиментальная смесь ужасавших и трогательных эпизодов, кровожадного насилия и ангельской невинности, жестокой преступности и скромной добродетели, сопровождаемая песнями и танцами, была точно по ее вкусу.
А.В. Нежданова в опере «Гугеноты,
1915
В том же году, когда появился «Собор Парижской Богоматери», был отмечен еще один успех романтической школы, ибо в 1831 году в парижской Опере был поставлен «Роберт-дьявол» Джакомо Мейербера[104]. Мелодии из этого произведения и оперы «Гугеноты»[105], впервые сыгранной в 1836-м, в течение многих лет были знакомы всем, и музыканты разносили их по самым дальним закоулкам. Романтическая опера должна была провозгласить новые доктрины искусства и открыть новую эру музыки. Оперы Мейербера всё еще совершали свое триумфальное шествие по Европе, когда появился Рихард Вагнер. В 1843 году «Летучий голландец» был поставлен в Дрездене, и его разрыв с традициями и обычаями вызвал многочисленные споры.
Модная иллюстрация,
Париж, 1840-е годы
Времена и люди давних времен могут казаться очаровательными, а настоящее – скучным и подлым, жизнь и чувства прошлого – романтичными, а сегодняшние – прозаичными. Поэтому среднему классу хотелось нечто другого. В это время Скриб[106] писал своим искусным пером, развлекая благопристойную публику. Плодовитый талант позволял ему командовать всеми европейскими сценами, в течение многих лет его произведения ставились чаще, чем пьесы любого другого драматурга.
Юность была романтична, возраст – трезв и гражданственен, одни следовали порывам сердца, другие сохраняли трезвый ум, но старые и разумные были в большинстве. Сильный элемент среднего класса преобладал в двадцатых, тридцатых и сороковых годах XIX века и сформировал прочную основу для развития романтического в жизни, поэзии и искусстве, которые фантастическим арабеском переплетались на страницах унылого текста. За поэтами и художниками, нашедшими убежище в прошлом и опьяненными его мертвой красотой, последовали ученые люди. Поэтому годы, которые ознаменовались эстетическим восшествием на престол Средневековья, связаны также с такими историками, как Раумер, Ранке и Гизебрехт, они указали путь будущим исследователям, их работы были опубликованы одновременно с произведениями Скотта, Алексиса, Фуке, Раупаха и др. В то время как Лессинг и Делакруа рисовали, а Мейербер, Обер и Россини сочиняли музыку, гений легко обходил стороной ту или иную область знаний, ученость же ее систематизировала.
Титульный лист Энциклопедии Эршаи Грубера,
1818
Гуманитарное образование ценилось выше, чем любое другое, поэтому энциклопедия, как сборник современных знаний, стала незаменимым дополнением к библиотеке. Брокгауз[107] и Мейер[108] опубликовали свои всеобъемлющие работы, которые оказались настолько успешными, что потребовались повторные тиражи. Издательство «Брокгауз» начало печатать Энциклопедию Эрша и Грубера[109] по столь масштабному плану, что издание завершилось через семьдесят лет. Пятьдесят томов Мейера – это краткое изложение всей науки той эпохи.
3
Тенденция литературы и науки делать прошлое своим единственным объектом изучения проявилась
